Войны новых технологий

Австралийцы приходят к важному выводу, что современные методы производства, передачи и хранения информации делают практически невозможным контроль со стороны государства [9]. Из этого следует, что информационные действия в сфере национальной безопасности теперь становятся и более важными, и более сложными.

Не обошли вниманием австралийские исследователи и проблему асимметричной войны, которую они определяют как использование ситуации, когда один из противников имеет превосходство в ресурсах [10]. При этом подчеркивается, что чаще всего это война слабого против сильного, но не всегда. Запад, например, с точки зрения У. Хатчинсона, проигрывает в долговременном воздействии, которое требуется для изменения представлений населения. Одна атака 11 сентября ввела Запад в хаос, например, в Австралии правительство разослало в каждый дом антитеррористические инструкции, которые следовало повесить на свой холодильник.

М. Уоррен (в соавторстве) обратился к проблеме достоверности Wikileaks [11]. И, конечно, его точка зрения оказалась более ориентированной на взгляд со стороны государства, чем со стороны общества.

Все трое – Д. Армистид, У. Хатчинсон и М. Уоррен – являются главными редакторами журнала Journal of Information Warfare (jinfowar.com), издаваемого уже десятый год в Австралии.

У. Хатчинсон подчеркивает, что операции влияния применяются в сложном мире, поэтому на стратегическом уровне следует знать приемы оперативного уровня по воздействию на ментальную сторону, противника и его союзников [12]. Целью является использование мягких технологий, чтобы минимизировать использование жестких технологий типа военной силы или экономических санкций. Информация рассматривается как результат личностной обработки фактов человеком. Информация в этом рассмотрении является уникальной для человека и может меняться при том же наборе фактов тем же человеком.

Кампании влияния в современном мире стали также более сложными, поскольку союзники могут посылать противоречивые сообщения. Например, в Афганистане, как он считает, геополитические цели не совпадают с реально предпринимаемыми действиями. Абстрактная цель свободы вступает в противоречие со смертью детей.

У. Хатчинсон задумывается и над тем, что в плюралистическом обществе у людей есть разные наборы представлений. Из этого следует, что один фокус кампании будет восприниматься по-разному большим количеством групп. Более легкий вариант имел бы место при одном наборе представлений, но современная глобализация и мультикультурализм работают против этого.

Анализируя использование манипуляций в двух войнах в Персидском заливе, У. Хатчинсон видит активное использование там эмоций и сильного символизма [13]. Перед первой войной в заливе звучала речь девушки, которая называла себя свидетелем того, как иракские солдаты в роддоме клали младенцев на бетонный пол. Хотя потом оказалось, что она была дочерью влиятельного кувейтца и не была на тот момент в Кувейте. Во вторую войну такой же эмоционально насыщенной оказалась история спасения Джессики Линч. Все это четкие пропагандистские темы, идущие еще с Первой мировой войны, когда было четко зафиксировано, что военные не могут сражаться с женщинами, стариками и детьми.

Последняя война в Персидском заливе принесла новую модель взаимодействия с журналистами, которая реализовалась приписыванием репортеров к частям. И хотя их отбирали сознательно, отказываясь от проблемных людей, главным стало то, что теперь репортеры жили реальной жизнью солдат, что привело к серьезной «самоцензуре», поскольку они описывали жизнь, которой жили сами, приняв теперь точку зрения не стороннего наблюдателя, а солдата. (cм. также исследование о политическом влиянии военных репортажей английских исследователей П. Муркрафта и Ф. Тейлора [14], последний был известным специалистом в области теории информационных операций и скончался в 2010 году, см. некролог в австралийском журнале Journal of Information Warfare.)

У. Хатчинсон коснулся и проблемы информационного терроризма, начав с построения типологии инструментария [15].

Терроризм же трактуется как асимметричная война, которая ведется в основном по канонам психологической войны.

Относительно угрозы кибертерроризма звучат более осторожные прогнозы: «В то время как кибертерроризм не рассматривается сегодня как достоверная угроза. Это не значит, что так будет всегда» [16]. Перед нами совместная точка зрения США и Австралии, высказанная двумя учеными. Однако США ощущают эту угрозу намного сильнее. Например, М. Либики видит два пути развязывания кибервойны: преднамеренная провокация и эскалация [17].