Вокруг света за 100 дней и 100 рублей

Огибая спящих рядом или лежащих без сознания родственников, молодые и старые, люди массово справляют свои нужды в лужи прямо у дороги; в одну из них как в зеркало любуется собой костлявый мальчик, юной ладошкой загребает из зеркала воду, довольный, умывается, счастливый, чистит зубки, окуная палец в лужу и используя его вместо щетки, а жидкость как пасту. Рядом сквозь пыль прорываются автомобили, из одного сквозь открытое окно от души вот уже две минуты блюет молодая индуска, блюет на себя, на другие автомобили, на прохожих, на дыры в асфальте, в которые тут же попадают черные шины или еще более черные ноги, в рваных сандалиях и без, с костями и изувеченные. На попрошайничающих инвалидов прозрачно взирает хозяин куриной лавки, весь в перьях и полудохлом петушином крике, берущий первую попавшуюся птицу, лишающий ее глотки и протягивающий соседу-повару, который с завидным успехом готовит и там же продает куриное филе, дымящееся в руках только что справлявших нужду на дороге людей.

Но уже через неделю я влюбился в Индию. Можно было долго ненавидеть все прелести и ужасы этой страны, но от одного не смог отказаться никто — она переворачивает с ног на голову сознание и дарит самые сокровенные желания, в которых человек сам себе не рискует признаваться.

С Китаем же вышла несколько другая история. Многие путешественники признавались ему в любви, и мне бы хотелось, чтобы я относился к их числу, но это было не так. С какой стороны я бы ни пытался подойти к этому гиганту, везде ждало обоюдное непонимание. Жесты, которыми жители показывали цифры, интонации, идеология мышления, ценности, правила поведения в обществе — все это отталкивало, как магнит с противоположным полюсом. Китай — это маленькая планета внутри планеты Земля.

Так мы думали, застряв в моменте, который был острее боли в животе, острее отвратной лапши, засыпанной тремя пакетами химической приправы, острее самой грубой саркастической шутки, которыми мы стреляли друг в друга. Если сознание — это нож, то мы были на конце лезвия. Мы лежали и лежим, обвив друг друга худыми руками, в пыли рядом с дорогой, две маленькие песчинки посреди этой огромной вселенной, которую мы сами придумали, в которую мы сами поверили. Мы погрязаем в своих надуманных проблемах, придавая им великое значение. Мы рыпаемся, бултыхаемся, пытаясь жить праведно, как делает весь этот мир. Мы получаем то, что отдаем, а делимся тем, что принимаем, — и так по кругу. Мы ненавидим страну — и она ненавидит нас. Мы мучаем кого-то — и будем мучимы. Мы сотворяем добро — и оно рождается в нас. Мы берем то, что нам не принадлежит, — и лишаемся своего. Мы делаем кого-то счастливым — и счастье рождается в нас. Все действия вовне направлены прежде всего внутрь. Все всегда возвращается. На этом стоит мир.

Глава 32. Где засел лучший азиатский город

На поездах, автостопах, автобусах и людях — так или иначе, двадцать шестого октября мы прибыли в пятый по величине город страны, первую свободную экономическую зону Шэньчжэнь. Мы были уверены, что попали в один из прекраснейших городов Китая, и именно поэтому хотели поскорее его покинуть. Однако здесь все же было важное дело, которое следовало совершить. Слухи о внушительных ценах в Гонконге распространяются во все концы мира, не обошли они стороной и наши уши. Мы подозревали, что еда в городе-государстве будет стоить раз в пять дороже, чем здесь. Поэтому практически всю сумму, полученную в Шанхае, мы довезли до китайской границы. Первым и единственным местом, которое мы посетили в Шэньчжэне, был трехэтажный супермаркет.

На все деньги мы накупили еды, оставив на двоих триста рублей. Получилось пять набитых белых пакетов. С ними мы и побрели по указателям на юг города, не оборачиваясь на небоскребы и технологические новинки. Путь преградил столб с указателем: «Fumin road — left, Hong Kong — right». Вот так где-то посреди магистралей и жилых массивов нам сообщали, что через пару сотен метров начиналась другая страна.