Волчица и пряности. Том IV

Лоуренс в начале своего пути брался за эту работу два раза и ни за что бы не согласился на неё в третий: ради ничтожной прибыли приходилось трудиться как вол.

— Под конец я даже пускал в ход слёзы, пытаясь выбить денег из неплательщиков.

— Ха-ха-ха, да уж!

Хочешь расположить к себе человека — расскажи ему о своих невзгодах, которым он сможет посочувствовать. Посмеиваясь вместе с Эваном, Лоуренс выжидал нужный момент.

— Кстати, ты ведь сказал, что именно здесь всё зерно Терэо превращается в муку?

— Верно. В этом году собрали большой урожай хлеба, меня то и дело ругают, хоть я и ни при чём.

Сразу представилось, как Эван без устали, забыв о сне, крутит жернова мельницы, чтобы перемолоть гору зерна.

Впрочем, сам мельник только рассмеялся — видимо, это были приятные воспоминания — и продолжил:

— А что такое, господин Лоуренс? Вчера ты говорил, что в Терэо не торговать приехал. Неужто передумал и решил всё же продать зерно?

— Что? Ну, можно и так сказать.

— Тогда лучше сразу выкинь из головы эту мысль, — тут же ответил Эван.

— Я ведь торговец, а мы мыслями дорожим.

— Ха-ха! Хорошо сказано. Но ты хоть к старосте сходи — сразу узнаешь, что в нашей деревне всё зерно скупает Энберг.

Парень говорил, неустанно следя за жерновами; он взял какую-то метёлочку, видимо сделанную из свиной щетины, и принялся аккуратно сметать на блюдо муку, которая прилипала к жерновам.

— Почему? Деревня подчиняется Энбергу?

Если так, то Лоуренс затруднялся найти объяснение образу жизни местных: трудились они явно недостаточно.

Как и ожидалось, Эван поднял голову, на лице его читалась гордость:

— Мы на равных с Энбергом. Они покупают наш хлеб, мы же покупаем у них всё остальное. И не только: нам не нужно платить пошлину, когда берём у них вино или одежду. Неплохо, скажи?

— В самом деле, неплохо.

Энберг в своё время поразил Лоуренса — настолько большой это оказался город, и, хотя называть Терэо глушью было бы несправедливо, всё-таки скромная деревня вряд ли может диктовать свои условия Энбергу. Но покупать в городе товары без обложения налогами — большое достижение.

— Но вчера я слышал, что, напротив, Энберг душит вас налогами.

— Хе-хе, было такое, но давно. Желаешь узнать, почему всё переменилось? — Точно ребёнок, Эван выпятил грудь и сложил на ней руки.

Странное дело: его снисходительное поведение скорее забавляло, нежели отталкивало.

— Да, конечно. — В знак мольбы Лоуренс поднял ладони кверху.

Эван в ответ вдруг опустил руки и почесал голову:

— Прости. На самом деле я не знаю. — Он смущённо улыбнулся.

Лоуренс усмехнулся ему в ответ, и тогда Эван поспешно добавил:

— Но знаю, благодаря кому.

И тут торговец вспомнил, каково это — предугадывать слова собеседника.

— Наверное, отцу Францу?

Эван захлопал глазами:

— Отку… откуда тебе известно?

— Как откуда. Чутьё торговца, конечно.

Услышь его Холо, на её лице появилась бы лукавая улыбка, но Лоуренсу иногда хотелось ощутить своё превосходство. После встречи с Волчицей он постоянно чувствовал себя простофилей, а тут вдруг вспомнил, что когда-то умел водить других за нос.

— Вот это да. Господин Лоуренс, так я и знал, что ты не прост.

— Только не жди от меня благодарности за лесть. Как там моё зерно?

— Ах да. Подожди-ка чуть-чуть.

Лоуренс усмехнулся, глядя, как Эван бросился собирать намолотую муку, и не удержался от вздоха.

Похоже, задерживаться в деревне опасно — ему доводилось видеть, к чему приводят отношения, подобные тем, что установились между Терэо и Энбергом.

— Так. Всё-таки выходит три рюта. Но вокруг никого не видно, так что могу с тебя не брать…

— Нет, я заплачу. На мельнице нужно вести себя честно, правда?

Мельник, не выпуская из руки обсыпанную мукой меру, пристыженно усмехнулся и принял три чёрные серебряные монеты, протянутые Лоуренсом.

— Только надобно хорошенько просеять перед выпечкой хлеба.

— Понял. Кстати… — обратился Лоуренс к Эвану, когда тот уже принялся чистить жернова. — В вашей церкви утренние службы всегда так рано начинаются?

Он ожидал, что мельник удивится, но тот лишь обернулся и непонимающе посмотрел на него, а затем, видно, догадавшись, что имеет в виду Лоуренс, рассмеялся и покачал головой:

— Да нет, что ты. Просто сам рассуди: разве можно здесь спать? Летом ещё куда ни шло, но зимой… Вот я и ночую в церкви.

Лоуренс ожидал такого ответа, поэтому успешно притворился, что объяснение его устроило:

— Ах вот оно что. Однако с Эльзой вы ладите, как я погляжу.

— Что? А, да, хе-хе, можно и так сказать.

«Так вот как выглядит тесто, замешанное на гордости, смущении и счастье, — подумал Лоуренс, глядя в лицо Эвану. — Пышный получится хлеб, если испечь его на огне ревности».

— Вчера мы зашли в церковь, чтобы спросить дорогу, и Эльза обошлась с нами очень грубо. Даже слушать не хотела. А сегодня утром гляжу — безмятежна, что святая дева. Удивительная перемена.

— Ха-ха-ха! Эльза хоть и робкая, но вывести её из себя очень легко. А ещё людей дичится: к незнакомцам всегда недружелюбна. Уж не знаю, чем жители деревни думали, когда решили поставить её на место Франца.