Лоуренс совершенно не ожидал от Холо такого ответа, но она смотрела на девушку без тени насмешки, и даже что-то похожее на нежность светилось в её взгляде.
— Я живу в хлебе, принимаю волчий облик, хотя могу обернуться и человеком. Люди почитают меня как богиню урожая, и мне под силу оправдать их надежды.
Видимо, Холо разглядела что-то в этой девушке, сжимавшей непослушными руками сползающее с плеч одеяло. Холо никогда не называла себя богиней.
— Урожая? Тогда вы… Торуэо?
— Ты уже знаешь ответ.
Она чуть обнажила клыки — видимо, усмехнулась.
Эльза опустила голову и кивнула:
— Торуэо есть Торуэо, а вы есть вы.
Холо резко выдохнула, будто фыркнув, и сухие листья из-под её лап взвились в воздух.
В её янтарных глазах теплилась невиданная доселе нежность. Пожалуй, именно такие глаза должны быть у существ, называемых богами — богами, что вызывают в людях не страх, а благоговейный трепет. Эльза подняла голову и встретила взгляд Холо.
— Но тогда…
— А об остальном…
Хвост смёл очередной ворох листьев. Эльза замолкла, но не отрывала взгляда от волчицы.
Наконец Холо договорила:
— …об остальном не меня спрашивай.
Лицо Эльзы дрогнуло, и слеза покатилась по правой щеке. Эван будто дождался условного знака — подбежал к девушке и положил руки ей на плечи. Та лишь кивнула, будто показывая, что помощь ей не нужна, и, засопев, выдохнула белое облачко пара.
— Я преемница отца Франца. Теперь я точно это знаю.
— Ну что ж…
Холо кивнула, и Эльза мягко улыбнулась. До чего же светлой и ясной оказалась эта улыбка. Девушка будто избавилась от тяжёлого груза, сковывавшего её по рукам и ногам.
Неужели Эльза догадалась, для чего отец Франц собирал предания о языческих богах? Но нет, догадалась она не сейчас, а намного раньше, когда он поведал о подземном тайнике. Просто тогда Эльза не хотела смотреть правде в глаза.
Ирма очень точно подметила, что мир снаружи очень большой, а сельчане ничего толком и не видели. Но теперь, когда Эльза узнала, каким большим может быть мир, было совершенно ясно, что она скажет.
— Я возвращаюсь в деревню.
— Чт… — только и успел проговорить Эван севшим голосом.
Эльза стянула с себя одеяло и сунула его парню, не дав ему договорить.
— Простите меня, Лоуренс.
Лоуренс не знал, за что она извинялась, но внезапно разыгравшаяся сцена, пожалуй, требовала таких слов. Он молча кивнул.
Эвану, однако, примириться было гораздо труднее.
— Зачем тебе обратно в деревню?! Ну вернёшься ты, так ей уже не…
— Пусть так, мне всё равно нужно назад.
— Да почему?! — наседал Эван.
Эльза не отступила под его натиском, не попыталась даже оттолкнуть, лишь спокойно ответила:
— Я — глава деревенской церкви. И не могу бросить жителей деревни.
Эван дёрнулся, как от удара, пошатнулся и отступил на шаг.
— А ты стань хорошим торговцем, Эван.
Эльза оттолкнула парня от себя, развернулась на каблуках и побежала. Если идти без отдыха, то до деревни Терэо даже девушка доберётся к вечеру. Увы, нетрудно представить, что её там ждёт.
— Го… Господин Лоуренс. — Эван обернулся к Лоуренсу в полном смятении; казалось, мельник вот-вот заплачет.
Прощальные слова Эльзы привели Лоуренса в восхищение.
— Кажется, Эльза желает тебе успеха в торговле.
Эван вспыхнул и бросился на Лоуренса с искажённым от гнева лицом, но тот успел спокойно продолжить:
— Холодный разум — вот что необходимо торговцу. Под силу ли тебе это?
Эван застыл на месте, лицо его приобрело то выражение, которое появляется у детей, впервые увидевших картинку-обманку.
— Даже сильной девушке, которая приняла твёрдое решение, нужна поддержка, — сказал Лоуренс, пожал плечами и повторил: — Холодный разум — вот что необходимо торговцу. Ты ведь хочешь стать торговцем?
Эван стиснул зубы, закрыл глаза, руки его сжались в кулаки. Затем он вдруг бросил ношу оземь, развернулся спиной к Лоуренсу и кинулся бежать.
Человек тоскует по родным местам, потому что оставил там родную душу.
Глядя на удалявшегося Эвана, Лоуренс ощутил толику восхищения. Торговец поднял брошенные вещи, отряхнул от сухих листьев. Почувствовав спиной приближение Холо, он обернулся:
— Ну, что тепе…
Лоуренс не успел договорить: огромная лапа Холо повалила его и прижала к земле, как хрупкий сучок.
— Неужели я ошиблась?
Лапа удерживала Лоуренса, два острых когтя по бокам от его головы с хрустом впились в землю.
— Неужели я ошиблась?
Глаза её полыхали красным, белоснежные клыки не обещали пощады. Лоуренса вдавило в мягкую землю; если Холо навалится чуть сильнее, она раздавит ему грудную клетку. Но он всё же выдавил:
— Разве… разве кто-то может это знать?
Холо помотала огромной пастью:
— Никто. Но я… я…
— Если отчаянно… сражаться… ради родного дома… — Он положил ладонь на лапу Холо и продолжил: — То хоть не пожалеешь.
Огромное тело будто начало раздуваться в ответ.
«Она просто раздавит меня», — понял Лоуренс, и, когда страх почти затопил его, вытесняя остатки разума, волчица исчезла.
Будто сон среди бела дня привиделся.
Ладонь Холо теперь сжимала шею Лоуренса, а сама девушка сидела на нём верхом.
— Мои когти дробят камень. Меня не одолеть и множеству людей, сколько бы их ни было.
— Ещё… бы.