Воля вольная

Он побаивался этого места. Та прошлогодняя встреча нос к носу с медведем случилась в полукилометре отсюда. В этих же стланиках, левее, он тогда напрямую полез от избушки. И сейчас он шел, как говорил Генка — «на измене», вставляя сапоги в неглубокий снег и посматривал по сторонам. Ветви кедрового стланика были тут высоки, в полтора роста, шишки много. Темно-коричневые некрупные гроздьями торчали на вершинах длинных лап. Илья остановился, прислушался к миру гор. Тихо было, чуть шелестел ветерок. Не надо представлять, что ты здесь один, и тогда не так страшно, подумал.

До выхода из стлаников осталось немного, склон был уже не такой крутой, камни под ногами стали крупнее. Он пошел совсем осторожно, следя за каждым шагом — какие-то камни только притворялись вросшими, но были живые и, отыгрывая, издавали гулкие звуки, которые звери слышали далеко. Илья старался дышать ровно, останавливался, отдыхал. Если придется стрелять быстро, а в горах такое случалось часто, — дыханье будет нужно. Вскоре стланиковый коридор кончился, открылся обзор вверх и в обе стороны, Илья сел на камень, переломил штуцер, вынул тяжелый медвежий патрон, в ствол заправил пулю для дальнего выстрела. Бинокль достал. Внизу километрах в трех была видна крыша избушки — подарок завалить здесь барана, подумал.

На склоне до самого верха ни свежих следов, ни троп не видно было, он перевел взгляд ниже и стал внимательно смотреть вдоль зарослей. Были! Следы были в тени стланика, рассмотреть их как следует не удавалось, но нарушенность снега была хорошо видна. Он еще раз проследил внимательно, пытаясь понять, куда двигались звери. На чистое совсем не выходили — не похоже было на северных оленей. Он осторожно поднялся еще немного на ровную площадку между невысокими уже, едва достающими до пояса стланиками, и, присев на камень, чтобы не торчать, стал просматривать другой склон. Здесь тоже пока было непонятно. Какие-то не очень свежие тропы были.

Илья поднялся и пошел вдоль склона. Его было хорошо видно отовсюду, он понимал, что зоркие и осторожные бараны такой открытой ходьбы не простят, но идти вдоль зарослей не отважился — многие ветки были сломаны, и он не очень уютно чувствовал себя в этой медвежьей столовой. До перегиба дошел, отсюда открывались просторные виды на юго-восточные склоны. Было не холодно, солнце приятно грело воздух сквозь утреннюю морозную мглу, деревья и стланики стояли, мелко осыпанные серебром изморози.

Северные и северо-восточные вершины, белые как молоко, замерли на светло-голубом небе, южные из-за утреннего тумана или мглы были не видны как следует. Илья время от времени оборачивался назад и глядел в бинокль: кто мог набродить ночью на склоне над самым зимовьем? Надо будет сходить, подумал. Он чуть довел резкость, и ему показалось, что стланик в поле зрения бинокля зашевелился. Душа затрепетала, Илья присел, опер локоть о колено, стал внимательно вглядываться в заросли, ожидая, что из них кто-то высунется, но они только еще раз шатнулись, как ему показалось. Он вцепился взором — ничего не повторялось, никто не появился. Это было странно, если на кого и похоже, то на кормящегося медведя, но медведи должны были залечь.

Илья поднялся еще выше, подальше от кустов, опять невольно отметив, что боится, хмурился на себя и все-таки шел, все время слушая и осматриваясь. Присел на землю и стал ждать, наблюдая за краем стлаников. Если это был медведь, он должен был показаться. Он просидел минут пятнадцать — ничего не менялось. Прошлогоднее начинается, решил Илья. В прошлом году целую неделю из-за того медведя... на нервах проходил. Воспоминание было неприятное. И то, что потом весь этот невроз и осторожности кончились, почему-то не принималось во внимание.

Должны лечь, и Генка вчера говорил, что легли, и шатунов здесь не бывает — это известно... Илья докурил сигарету и встал. Дошел до следующего перегиба, откуда был виден перевал, просмотрел все желтые травянистые поляны и пятна, ища баранов. Они, в отличие от других зверей, паслись днем. Ничего не было. Несколько старых оленьих троп уводили к перевалу.

Было уже одиннадцать, Илья закурил и пошел обратно. Перед входом в стланики снова поставил в штуцер медвежий патрон. Утренний ветерок поднимался, тянул с низа долины, покачивал стланиковые лапы. Только порывы ветра слышно было да собственные шаги. Илья остановился, замер, окидывая взглядом тайгу, широко теряющуюся в туманной дымке, белые холодные вершины справа, и опять ясно, низом живота почуял, что он здесь один. Никого, только я и этот ветерок, заплутавший в стланиках, да горы, ручьи и речки, да эти осторожные заросли.