Воля вольная

Осмотрелся внимательно и по утренней лыжне пешком направился в сторону зимовья. Зайдя в лес, прошел метров сто, потом, своим же следом, стал возвращаться, в одном месте потоптался, оставил сверху салфетку, которой протирал оптику. Она третий день лежала в кармане и пахла так, что зверь, не обнюхав, мимо не должен был пройти. Стараясь двигаться совсем тихо, дошел до зарослей густого прибрежного стланика. Выбрал место на краю. Куртка у камня была метрах в десяти-двенадцати и через кусты. Стрелять не получилось бы, но это и не важно было, все подходы к ней чисто просматривались, и главное, спуск в речку с его собственными следами и речное русло вверх и вниз были как на ладони. Он должен был где-то переходить речку.

На Илье была пуховая поддевка, меховая шапка, холодно не было. Илья ждал. С высоких и стройных береговых лиственниц сыпалась мелкие серебряные блестки. Где-то далеко тарахтели кедровки.

Через сорок минут он начал как следует подмерзать, стали затекать ноги. Ни топтаться, ни переменить позу было нельзя. Зверь мог лежать где угодно, и слушать, и наблюдать за речкой. Он захочет изучить непонятную штуку у камня, думал Илья, обязательно должен подойти. И он представлял, как коричневое пятно сначала показывается над речным обрывом, долго смотрит, не шевелясь, потом начинает осторожно спускаться. Стрелять надо в самом низу, если подраню, успею перезарядиться и ударить еще раз.

Он не боялся — подойти к нему незаметно было почти невозможно. Из неприятных мыслей были две: патроны, забытые в куртке, с собой у него случайно остался только один запасной, да иногда казалось, что зверюга, напугавшись чего-то, ушел совсем. Идти за патронами было никак нельзя. Выстрела такого калибра должно было хватить, двух — тем более.

Еще думал о том, как бы вел себя Генка Милютин. Чего-то придумал бы — вспомнился Генкин рассказ, как тот караулил медведя у себя в огороде. С двух метров стрелял... ночью.

Илья ничего не услышал, он почувствовал... или услышал... он почему-то развернулся, судорога прострелила с головы до ног — огромный черный медведь, взрывая снег, тяжелыми прыжками-нырками летел к нему по лесу. Илья вскинулся, ловя в оптику темную тушу, выстрелил, медведь шатнулся в сторону и вдруг, как огромная собака, яростно закрутился, глухо рыча и скалясь, пытаясь укусить себя за спину. Он был в десяти метрах! Кровь хлестала и красила снег вокруг. Илья переломил ружье, вставил новый патрон, медведь перестал крутиться, и стали видны маленькие злые глазки. Они действовали одновременно — медведь прыгал, а Илья стрелял. Зверь завалился вперед, через плечо, но тут же начал подниматься. Илья, продолжая целиться, — нижний ствол мелкого калибра у него еще был заряжен, — пятился на чистое пространство ручья. В голове застряла мысль про патроны в куртке. Зверь поднялся и мелкими, как будто пьяными, неловкими прыжками кинулся к Илье. Илья выстрелил, целясь в лоб, развернулся и, не думая уже, руками вперед прыгнул на камень, схватил куртку. Скатился с камня в снег. Он ничего уже не видел. Стоя на коленях — клац — открылись стволы и вылетели патроны — карман — патронташ — верхний ствол — клац! — руки работали безошибочно и быстро, над самым ухом раздался громкий, хриплый и короткий рык. Илья почувствовал, как его хватают за плечо и ворот. Он вырвался и, разворачиваясь, выстрелил в широкий лоб зверя. Голова замерла на секунду и, обмякнув, посунулась вперед.

Илья встал, отступил несколько шагов, перезарядился, не без труда попав пулей в отверстие ствола, и держал оружие наготове. Зверь лежал косматой мордой и могучими лапами на камне, впереди приоткрытой пасти замер большой кровяной сгусток слизи. Илья, не отрываясь, смотрел на поверженного противника. Потом, почувствовав что-то живое на плече, обернулся и испуганно цапнул рукой — это была все та же кровяная слизь. Илья аккуратно толкнул зверя стволом возле уха. Этого можно было не делать — дырку в черепе, чуть выше глаз, было хорошо видно. На левой лапе, шириной в две мужицкие ладони, на длинном кривом когте висел сработавший соболиный капкан. Он выглядел как детская игрушка. Медведь был огромный и совершенно черный. У него в коллекции было три десятка медведей, были и камчатские, но такого не было.