Воля вольная

Возле его лыж были следы большого медведя. Он не сразу понял — только когда подошел вплотную, увидел громоздкую снежную борозду, тянущую вдоль лыжного следа. В висках застучало, Илья скинул штуцер с плеча и замер, слушая и быстро осматривая заснеженный лес. Запасной патрон машинально вытащил из кармана и зажал в кулаке, указательный палец снова лег на спуск. Тихо было, медвежьи следы поднимались в ближайшую заманиху стланика, Илья присел машинально, проглядывая низ зарослей. Сердце бухало. Под стланиками в снежном надуве зверь продавил полутораметровую траншею! Какого же он размера? — мелькнуло.

Зверь подошел к торчащим лыжам, не тронул их и не испугался, он был здесь недавно... может, и только что... Илье казалось, что он слышит медвежий запах.

Тайга вниз по склону хорошо просматривалась, и Илья, зажав лыжи под мышкой, стал выходить из стлаников. Если кинется сейчас, будет секунды три-четыре. Бросаю лыжи, разворачиваюсь и напускаю в упор, у меня один выстрел. Отойдя метров на двадцать, осмотрелся, воткнул лыжи в снег, достал сигареты и закурил. Запах кубинского табака показался странно резким, он удивился, машинально нюхнул саму сигарету, потом воздух вокруг и присел на корточки.

Тишина давила, Илья почувствовал, что вспотел, расстегнул ворот нижней куртки. Он сделал несколько глубоких затяжек, почувствовал, что немного успокоился, встал на лыжи, щелкнул креплениями и пошел параллельно своему старому следу. Тридцать метров выше тянулись непролазные стланики, отдельные их колки торчали и посреди леса на его пути, но эти более-менее просматривались.

Илья успокаивал себя, все было за то, что этому медведю он никак не был интересен. Зверь большой, сытый — шишки кругом море, да и ложиться пора... в это время они очень осторожничают... Тут не сходилось — если так, то почему открыто вышел на мой след? И шел по нему? Бывает, ответил сам себе. Ответ был плохой, но другого не было. Он вышел на свой утренний след, скатился к речке, перешел ее в сапогах. Подошел к камню, на который ставил капкан... сзади разорались кедровки. Сразу несколько, совсем недалеко, скандально и очень настойчиво. Илья замер, слушая их крики, а больше стук своего сердца, присел к камню, внимательно глядя на свой след на другой стороне ручья. Он подождал так минут пять-десять, раздумывая, и, оставив лыжи, пешком пошел обратно. Тем следом, как поднимался с утра. Ему мнилось, что медведь бродит по его следам, это, скорее всего, была ерунда, и надо было решать эту ситуацию, иначе страх преследовал бы долго. В прошлом году даже на снегоходе боялся ездить первое время. Илья шел вперед, как будто и не боясь уже, отгоняя ненужные мысли, — надо увидеть, как он ушел и успокоиться.

Не дойдя метров тридцать до стлаников, остановился, переводя дыхание и присматриваясь к зеленой мясистой гущине, солнце как раз хорошо со спины светило. Достал сигареты. Кедровки опять разорались, и опять сзади, на пути к зимовью, где он только что сидел. Он чиркнул зажигалкой, прикурил, подумал, станут ли вообще кедровки орать на медведя, но там, где они кричали, что-то хрустнуло довольно громко, будто сук сломали. Илья вздрогнул, смял сигарету в варежке и присел, прислонившись к березе. Он просидел так довольно долго. Тишина стояла. Временами ночная кухта сыпалась с веток длинным легким столбиком. Встал и осторожно пошел обратно. Не доходя до речки метров двадцать, остановился. Где-то здесь орали птицы. Теперь было тихо. За перегибом берега ничего не было видно. Илья аккуратно перешагнул ствол дерева, лежащий под ногами. Снег легкий, но приглушенный хруст шагов все равно был слышен.

На бугре над речкой остановился. Глянул вниз. Кроме его собственных следов, что вели к камню и переходили речку, других не было. На часах было полвторого, он больше часа тут кружился.

— Сука! — выругался громко, аж сам вздрогнул.

Решительно, не глядя по сторонам, стал пешком спускаться к ручью...

Огромная медвежья лежка отпечаталась в двух метрах от него под совсем небольшим кустом стланика! След прыжками уходил косогором вниз по ручью. Илья рассмотрел силуэт в снегу. Медведь был здесь только что, лежал мордой к его следу. Он меня скрадывает, забухало сердце. Так! Так-так-так! Илья снял шапку, пригладил мокрые волосы, еще раз осмотрелся и стал осторожно спускаться вниз. Положил лыжи на камень, сел на них. Капкан все так же глупо стоял в середине камня с крылышком рябчика на косо торчащем потаске.

Просто так в открытую не кинулся, значит, и не кинется. Но он охотится,делает петли и скрадывает. Очень странно — в стланиках полно жратвы. Что делать? Ждать в зимовье? Днем он туда не сунется, а ночью его не увидишь. Так-так-так... Он ведет себя аккуратно, заходит сзади... значит, он и сейчас должен быть сзади. Илья глянул через речку, по своему следу, поднимающемуся крутым берегом, снял куртку и, прислонив лыжи к камню, повесил ее сверху. Ему не нужен был силуэт человека, важно, чтобы это было «что-то», что надо прийти и обследовать.