Воля вольная

Вечером Жебровский выпивал. Радости особой не было, он капитально наломался, снимая шкуру. Даже на части пришлось рубить, иначе не перевернуть было. Сидел в уголке с ногами на нарах и думал всякое. Музыку слушал, виски пил. В голове было хмельно. Он думал о том, что сделал это, и даже искал повода для гордости. И скорее всего, вся эта история и была поводом, но как-то было не до гордости. Здорово устал, да и не перед кем было, а с самим собой какой смысл... Представлял, как рассказывает кому-то из друзей, вспоминал мелкие детали... например то, что спас его выстрел из легкого калибра. Первый выстрел пришелся в грудь и по легким, вторая пуля взорвалась, перебив левую ногу у плеча, маленькая же пришлась в сочленение первого и второго позвонков. Не разорвала их, но парализовала косматого на время. Зверь в момент выстрела нагнул голову, и пуля попала в позвоночник. Попади в лоб, как он целился, лежать Илье сейчас задавленным. Сил у него хватило бы в такой ярости. Жрать не стал, сдох бы рядом, подумалось.

Это был обреченный медведь. Снимая шкуру, он нашел не только свои ранения. Зверя стреляли с вертолета, и не так давно, два сквозных ранения сверху, один зацепил грудную клетку, другой заднюю ногу, пули были не охотничьи, не раскрылись — скорее всего, из Калашникова били. Зверь, готовый к берлоге, был жирный, но с такими ранами не жилец. Это был явно хозяин здешних мест, возможно, он понимал, что пострадал от человека. И возможно, мстил. Он был очень злой — мешочек желчи размером с кулак висел в углу за печкой.

Это то, ради чего ты сюда ехал? — спрашивал себя Илья. И понимал, что да! Это то! Капризы? — вспоминались слова Поваренка... Нет, Коля, когда на тебя охотятся, это уже не капризы.

20

Дядя Саша с Поваренком, распрощавшись с Москвичом, двигались малой скоростью совсем не домой. Пробив дорогу на Юдому и почесав репу на бензин да жратву, или, выражаясь словами Кольки, «прикинув хрен к носу», поехали искать Степана Кобякова. Это были Поваренковы затеи, он уже в поселке об этом думал и взял пару мешков всякого-разного, в расчете, что Кобяк где-то попадется по дороге. Расчет был глуповатый, а еще глупее было пытаться найти охотника в этих таежных просторах. Не имея хорошей карты, не зная, где расположены зимовья. У Кольки, правда, была потертая десятикилометровка сорок девятого года, на которой какая-то дорога уходила пунктиром в кобяковскую сторону.

Они сидели в кабине «Урала». Дядь Саша, скроив задумчивое лицо на развернутую Колькой карту, мял-почесывал толстопалой пятерней седой заросший подбородок. Дорога по карте шла чистым безлесым верхом отрога, километров через пять или десять, из-за потертостей карты не разобрать было, начинала спускаться вдоль горизонталей к Эльгыну.

— Ну и что думать? Кто-то дорогу нарисовал? Не придумали же ее! Поедем. Нет, так развернемся, тут делов-то? — Колька стал складывать карту.

Дядь Саша молча включил передачу и стал выруливать влево.

Дороги не видно было, ехали небыстро, громко хрустели мелким плитнячком, пустой «Урал» поскрипывал, переваливался, погромыхивал бортами и двумя полными и одной пустой уже бочкой. Перед спуском, который как будто и на самом деле просматривался среди мелкого стланичка, остановились. Вид вперед и влево открылся огромный.

— Ну, бляха, сто на сто! — восхитился Колька. — Вот Эльгын, вон ключ впадает, вон еще один справа, — тыкал пальцем в лобовое стекло, на ленточки таежных сгущений, вьющиеся по распадкам к низу долины. — Там и зимовья стоят у него. Мимо не промажем!

— Дай сигарету! — Дядь Саша заглушил двигатель.

Несильный ветерок чуть пошептывал в щели кабины. Утреннее солнце начинало пробиваться сквозь морозную марь. Мутное, а чувствовалось уже сквозь стекло. Такой домашней и спокойной вечностью тянуло от раскинувшейся перед ними тайги. Снежные лесные хребты, будто крылья, поднимались от реки. Эльгын несильно здесь петлял, тянул на восток, потом резко поворачивал на север и, обогнув высокий прибрежный хребет, устремлялся в Охотское море. На его устьях кемарил сейчас под снегом барак дядь Сашиной бригады. Два бича дежурили. Поля всегда присутствовала в его мыслях, и теперь вспомнилось, как попросилась остаться с ним. Курил, не чувствуя вкуса сигареты.

— Да-а, простор... — подумал вслух, — лет двадцать сбросить бы... ковром эти леса скатал бы!

— Не понял? — скосился на него Колька.

— Это я так... Я как о Польке подумаю, мне всегда хочется быть большим!

— Тебе большим? — заржал Поваренок. — Ты кого веселишь-то? Ты б совсем в «Урал» не залез!

— А-а! — отмахнулся дядь Саша. — Что уж ты, я про другое...

— Да я понял...

— Ладно... Поедем уж... Куда-то доедем. Только снегу внизу будет нормально. Так вот с пилой не попрыгаешь!