Волна. О немыслимой потере и исцеляющей силе памяти

Раджеш с командой говорят, что в этих водах китов не видели уже несколько дней — с тех пор, как на Фукусиму обрушилось цунами. Наверное, на них как-то подействовало землетрясение. Японское цунами было пять дней назад, и я не могла оторваться от новостей. Они приводили меня в ужас, и все-таки мне хотелось посмотреть на неумолимую черную воду, которая сметала на своем пути целые города. «Так вот, значит, что это было», — думала я, глядя, как волны хоронят под собой японские дамбы. Вот что пришло за нами. Вот что мотало меня как щепку. Тогда у меня не было возможности оценить масштаб. Сейчас тот же самый океан смотрит на меня невинным, лазурным взглядом. Какая метаморфоза.

Интересно, где были эти киты, когда волна пришла за нами? Здесь, в этих водах? Почуяли ли они что-то странное? К нам подплывает еще один великан, прежде державшийся на расстоянии. Я слышу громкое низкое мычание: выдох. Теперь кит втягивает воздух в себя. Над водой разносится печальный, протяжный всхлип.

Я молчу. Теперь я сижу на сырой подушке прямо на палубе катера, уже не испытывая потребности разглядеть каждое движение китов. Смятение улеглось. Я больше не боюсь смотреть на китов без Вика. Мне больше не нужно шарахаться и закрываться от воспоминаний. Красота и чистота этих великолепных существ лечит мне душу, и я радуюсь покою. Затем снова бросаю взгляд за борт. Поразительное зрелище: кит испражняется. Мощная красная струя понемногу сливается с голубой водой. Ах, Вик, тебя бы сюда. Погляди, сколько криля.

Я хочу навсегда остаться на этом катере. Меня убаюкивает морской ветерок и легкая качка. В бескрайнем просторе мне тепло и уютно. Синие киты кажутся ненастоящими, невозможными, непостижимыми, но среди них боль ненадолго меня отпускает. Почему-то на этом суденышке я могу принять и собственное неверие в то, что случилось, и немыслимую правду моей утраты, которую часто приходится искажать и затушевывать, чтобы вынести — чтобы можно было готовить еду, читать лекции, чистить зубы. Быть может, увиденное чудо природы отомкнуло мне сердце. Или эти невероятные синие киты и впрямь меня околдовали?

Кажется, я сплю: небо и море сливаются в дремотной голубой дымке. Рядом с нами ныряет кит, и я впервые вижу, как над водой вздымается огромный хвостовой плавник. Погружение занимает считаные секунды, но для меня время течет как в замедленной съемке. Вода, падающая с хвоста, словно бы застывает сталактитами.

И я вспоминаю другой, не мой сон. Через несколько месяцев после волны Анита рассказала мне про сон, который приснился Кристиане. Тогда ей было восемь лет, и она никак не могла понять, что случилось с ее друзьями. Однажды утром за завтраком девочка заявила, что Вик и Малли вернулись домой. Оказалось, что она говорит про сон, который приснился ей накануне. Кристиана видела Вика и Мала: держась за руки, они выходили из моря.

Китовый хвост бьет по воде и скрывается в ее голубой толще. Вот и все, он ушел на глубину, уплыл от нас. Еще какое-то время я вижу пенный след от его хвоста, но вскоре и он исчезает. Благостный утренний штиль кончился. Уже полдень, волны становятся все выше, катер кидает из стороны в сторону.

Мы разворачиваемся к берегу, и я признаюсь Малати, что для меня синие киты уже давно связаны со Стивом. Это был один из первых разговоров, после которых я стала воспринимать его уже не только как вечно поддатого юнца с рабочих окраин Лондона, умудрившегося поступить в Кембридж. Стив рассказал мне, как шестилетним мальчиком впервые попал в Музей естественной истории. Это была школьная экскурсия. Он вошел в зал морских млекопитающих, понятия не имея, что его там ждет, и увидел модель синего кита в натуральную величину. Это зрелище так его потрясло, что из глаз хлынули слезы. Никогда прежде он не испытывал такого восторга, да и вообще не подозревал, что в мире бывают подобные чудеса. Он мало что видел за пределами своего района — и вдруг такое откровение! Но ему сразу стало страшно: он знал, что одноклассники, если заметят хоть одну слезинку, долго будут над ним издеваться. По понятиям их школы мальчикам не полагалось плакать из-за китов. Даже в шесть лет.