Волнолом

— Извольте, я объясню. На днях скончался Рудольф Штрангль, профессор-историк…

— Я в курсе. Мы были знакомы без малого четверть века.

— Ах да, простите, я не сообразил. Королевский советник и королевский биограф, вполне логично. Так вот, буквально за день до смерти герр Штрангль попросил в университетской библиотеке некую рукопись. В ней содержались очерки о тех временах. И о фигурах, которые тогда имели влияние. В том числе — о вас, герр барон.

— В самом деле? — Советник, кажется, искренне удивился. — Вот уж не думал, что стану литературным героем. И что же было в том очерке?

— Ваша поездка в провинцию с поручением. Деревня Дюррфельд, мимо которой вас вёз извозчик. Остановка возле домика у развилки…

Генрих умолк, наблюдая за реакцией собеседника. Тот скривился, словно от боли, и разом опрокинул в себя остатки коньяка из фужера. Прикрыл глаза и долго сидел, не двигаясь. Потом заговорил:

— Да, у развилки. Кучер остановился. Я вылез… Очень хотелось пить… В глазах потемнело… Полуобморок, приступ… Может, с него все и началось…

— Что началось?

Но хозяин, не слушая Генриха, продолжал:

— Сегодня я проснулся посреди ночи. Меня как будто подбросило. Знаете, как бывает — просыпаешься от кошмара? Да, вот именно, только кошмар так и не развеялся. Я вдруг понял, что меня давно нет. Есть кто-то чужой, живущий вместо меня. Вор, укравший моё тело и разум. А ведь я, бывало, и раньше нечто подобное ощущал, только очень смутно, не мог даже сформулировать. И вдруг — будто обухом… Ну, как вам такое, фон Рау? Давайте, скажите прямо — советнику его величества пора в клинику…

— Боюсь, всё ещё сложнее.

— Ах, в самом деле? Так, может, будете столь любезны и просветите — почему этот бред меня донимает? И почему мне кажется, что мою жизнь забрали не где-нибудь, а в этом проклятом Дюррфельде? О котором вы сразу заговорили, едва явившись в мой дом? Хватит молчать! Отвечайте!

— Я попробую, герр барон. Только один, последний вопрос. Он деликатный, и я заранее прошу извинения. Вы хорошо помните момент знакомства с вашей супругой?

Барон сгорбился в кресле и разом как-то усох. Спросил тихо:

— Кто вы такой, фон Рау?

— Я сотрудник Третьего департамента.

— При чём тут моя жена?

— Она может быть свидетелем по важному делу. Почему она сегодня уехала?

— Сказала утром, что у неё объявилась дальняя родственница. Какая-то тётушка, живёт в пригороде, и её надо навестить. Прозвучало, как нелепая отговорка, но я даже не удивился. Меня больше занимал мой кошмар. Я ни о чём другом не мог думать. Позвонил референту его величества, сказался больным. Впрочем, к обеду я почти успокоился, взял себя в руки. Даже встречу с вашим ректором не отменил — и зря…

— Ректор ничего не знает, — вступился Генрих. — Я просто попросил взять меня с собой, а он согласился.

— Чёрт с ним, неважно… Что это за дело, по которому вы ищете Сельму?

— В двух словах не расскажешь. Важно другое. Вы ведь и сами поняли, просто боитесь себе признаться — именно с Сельмой связаны ваши нынешние кошмары. Я спрашиваю не из праздного любопытства…

Хозяин снова привстал и принялся орудовать кочергой. Движения его были неловкими, неуклюжими, как у механической куклы. Голос звучал надтреснуто:

— Договаривайте, фон Рау.

Генрих, поколебавшись, понял, что терять уже нечего — и так выболтал слишком много. Придя сюда, он не рассчитывал на игру с открытыми картами, но раз уж так получилось…

Железо надо ковать, пока горячо.

— Вы уверены, что Сельма — ваша жена?

На секунду барон застыл, будто не мог осмыслить услышанное. Потом медленно развернулся — и Генрих едва узнал его. Мертвец сбросил маску, не в силах больше притворяться живым.

Барон резко взмахнул рукой. Генрих рефлекторно отдёрнул голову — кочерга вонзилась в мягкую спинку кресла. Мертвяк рванул орудие на себя, вспарывая обивку. Генрих схватил его за предплечье. Барон навалился, кресло опрокинулось вместе с ними.

Наверно, со стороны это выглядело дико и мерзко. Двое хорошо одетых господ катались по полу, сцепившись, как псы. Хрипели яростно, скаля зубы. Извивались, елозя спинами по ковру.

Генриха спасло то, что он был массивнее и моложе. Подмяв противника под себя, он вывернул ему руку, заставил выпустить кочергу. Схватил за горло и сжал.

Барон обмяк — оставался ещё в сознании, но уже не сопротивлялся. Силы его оставили. Теперь он просто лежал, уставившись на Генриха пустым взглядом. В камине мирно потрескивали дрова.

— Дерёшься, значит? — пробормотал Генрих. — Ладно…

Полосками чернильного света он начертил на лбу у Роберта руну — вертикальную палочку с двумя косыми ветками справа. Знак «скот», уже опробованный сегодня на ректоре. В тот раз Генрих, правда, был осторожен — знал, что навыков не хватает, и опасался навредить человеку. А вот мертвеца не жалко. К тому же разум барона сейчас в смятении, и воздействовать будет проще.

Древние понимали «скот», прежде всего, как символ богатства, движимого имущества. Но этот оттенок смысла тоже не помешает — ведь имуществом можно распоряжаться по своему усмотрению.

— Понял, мертвяк? Скотина остаётся скотиной. Её дело — повиноваться…