Волнолом

Это совсем уж ни в какие ворота! Какой смысл проворачивать грандиозную комбинацию, если не можешь оценить результаты? С её-то запредельным тщеславием?

— Так что же, таинственный незнакомец? — напомнила о себе «фаворитка». — Вы не соизволите объясниться? Я в первый момент подумала, что это — очередная идиотская выходка нашей золотой молодёжи. Заглянуть в спальню к замужней даме — как остроумно! Но они чересчур тупы, чтобы такое проделать с зеркалом. Даже мой муж, пожалуй, так не сумеет. Вы меня заинтриговали. Итак, для начала — как вас зовут?

— Генрих, — выдавил он. — Фон Рау.

— Очень приятно, Генрих. Мне показалось, или вы на меня сердиты?

— Да, в некотором роде.

— Из-за чего?

— Видите ли, Сельма, — сказал он желчно, — вы мне на днях стянули горло удавкой. Впрочем, и я чуть не всадил в вас пулю.

— О! — Она улыбнулась тонко. — Теперь я заинтригована окончательно.

«Хоть с памятью, хоть без памяти — все одно ненормальная», — устало подумал он. Сельма продолжала:

— Горю желанием познакомиться лично, чтобы узнать, откуда у вас такие фантазии. Можно хоть завтра. Вы ведь этого добивались?

— Завтра? — тупо переспросил Генрих.

— Да. Сегодня я занята.

— Где вас найти?

— Судя по вашему вопросу, вы в курсе, что я не в семейном особняке. Как вы, кстати, узнали? Об этом я тоже хочу послушать. Давайте сделаем так. Если вы не утратите ко мне интерес, то завтра повторите ваш фокус. Например, в полдень. И я объясню вам, куда подъехать.

Генрих прикинул — настаивать на немедленной встрече будет неправильно, можно спугнуть змею. Поэтому буркнул:

— Договорились.

Отвёл взгляд, а когда снова посмотрел в зеркало, Сельма уже исчезла. Генрих сел в кресло, всё ещё пребывая в растерянности.

Вроде бы всё получилось проще, чем он рассчитывал. Ведьма готова встретиться. Но она потеряла память — даже трюк с зеркалом её удивил!

И как с этим быть? Ведь Сельма — единственная, кто знал, как запустилась волна. А что теперь с неё взять? Придушить? Она не поймёт, за что…

Или всё-таки врёт? И это тоже — часть её плана?

В любом случае, надо разбираться на месте. Если амнезия — не блеф, то он разбудит её память насильно. Пусть даже для этого придётся выжечь ведьме мозги. Ей будет больно? И поделом.

Главное теперь — самому не утратить память до завтра.

Надо что-то придумать. Сделать себе защиту — эдакий островок в океане новой истории. Руны на коже тут не помогут — Генриху сейчас, по сути, противостоит целый мир. Требуется иное решение, понадёжнее.

Думаем дальше.

Островок, заповедник… Такое место, где общие законы не действуют…

Вспомнилась почему-то статья про взрыв, прочитанная накануне в газете. Расследование, домыслы, соболезнования… Что-то там было такое… Некая мелочь, способная навести на идею…

Ха, ну конечно!

Посол Зимней Империи, которого там цитировали.

Посольство — это экстерриториальность. И не только в юридическом смысле. Дипломатическую миссию защищает изнутри светопись, причём не наша, привычная, а имперская — чуждая, диковатая и от этого ещё более грозная. Вполне резонно будет предположить, что тех, кто сидит за стенами, внешние пертурбации не коснулись.

Иначе говоря, посольские — до сих пор в старом мире.

Любопытно, как они восприняли то, что сейчас творится вокруг? Строчат, наверно, донесения в поте лица — туда, за Белую реку…

Рассказ Генриха их, надо полагать, заинтересует.

Как с ними связаться? Позвонить отсюда в посольство?

Генрих с сомнением покосился на телефон.

А если они узнают, откуда идёт звонок? У них же, по слухам, шпионы всюду — от резиденции канцлера до канализационного треста. Наверняка и на коммутаторе тоже. Вот и выяснят, что квартира принадлежит конторе. Не примут ли за хитрую провокацию? Да и сама контора тоже пожелает проверить, что тут за разговоры.

Нет, лучше звонить с почтамта.

Он снова вышел на улицу, поймал извозчика и сказал:

— Площадь Равноденствия, центральная почта.

— Путать изволите, сударь. Коли центральная, то Площадь Бертрады.

— Бертрады? С каких это пор?

— Так лет пятнадцать уже, поди, а то и все двадцать будет. Как молодой король-то пришёл, так и переназвали. А и правильно, я считаю. С неё, с Бертрады, всё и пошло. Ну и с сынков её, известное дело…

Новости топонимики Генрих воспринял стоически — начал уже привыкать, что в мире, рождённом по воле Сельмы, древние герои в почёте.

Сам почтамт, впрочем, не изменился — монументальное здание с контрфорсами, пинаклями и высокой угловой башенкой. Генрих вошёл, огляделся. Кабинок с телефонами оказалось немного, и все они были заняты. Зато внимание привлекла длинная стойка, усеянная тёмными искрами. Приблизившись, Генрих рассмотрел подложки для светописи.

Ещё одно новшество? Высокое искусство стало ближе к народу?

— Желаете бланк? — осведомился молодой клерк. — Какой вам — приватный, административный, посольский?

— Посольский, будьте добры.

— Стандартный? Двадцать пфеннигов.

— А если вон тот, высокой важности?

— Десять марок.

«Неслабо», — подумал Генрих. Это, наверно, чтобы всякая голытьба не отвлекала заграничных господ. Ну, ему-то сейчас не до экономии.