Волнолом

Заметив, что от волнения становится разговорчивым, он замолк. Сконцентрировался, глядя на руну. Чернильные брызги под его взглядом замерцали сильнее, въедаясь в кожу. Генрих накрыл их ладонью, сильно прижал.

— Слушай меня, барон. Сейчас ты встанешь и вернёшься наверх. Проспишь до утра. Завтра весь день проведёшь в постели. И следующие два дня. Ты болен. Серьёзно болен. На службу тебе нельзя. Просто лежи, ни о чём не думай. Потом…

Генрих запнулся. За три дня, в любом случае, что-то должно решиться. Либо он остановит Сельму, либо Сельма остановит его. Если второе — то ему, Генриху, уже будет всё равно.

— Потом живи, как хочешь, Роберт фон Вальдхорн.

Ладонь жгло холодом, рука онемела. Искры метались перед глазами, во рту появился металлический привкус. Чувствуя, что больше не выдержит, Генрих отдёрнул руку и тяжело поднялся. Его шатало. Казалось, он только что пробежал марафон.

Повесил кочергу на крюк у камина, поставил кресло на ножки. Оглянулся на мертвяка — тот тоже принял вертикальное положение и теперь безучастно ждал.

— Прощайте, барон.

Выйдя из дома, Генрих побрёл по улице вдоль ограды. Зачем-то свернул к реке. Долго смотрел на королевский замок, сияющий огнями на другом берегу. Луна висела над правой башней.

Подумалось — хорошо, что барон ещё утром отпросился со службы. Его болезнь не свяжут с визитом Генриха. Плохо, однако, что не удалось узнать, куда уехала Сельма. Не к тётке же, в самом деле…

Ведьму не выследишь с помощью чернильного света — для этого нужен её детальный световой профиль (вроде тех, что хранятся в архивах «тройки»). Но завтра Генрих придумает, как ещё её можно выманить. А сейчас надо поесть и поспать. Первый день в новом мире выдался суматошным.

Глубже надвинув шапку, Генрих пошёл к мосту.

Глава 4

Квартира была чужая и незнакомая — две комнаты с жёлтыми обоями и откровенно убогой мебелью. У стены остывала цилиндрическая чугунная печка. За грязными окнами виднелся каменный переулок и лоскут голубого неба.

Генрих бродил из угла в угол в полном недоумении. Что это за халупа? На гостиницу не похоже, на дом кого-то из знакомых — тем более. Да и нет у него привычки оставаться в гостях с ночёвкой. А если бы и была — куда пропали хозяева?

Как он здесь вообще очутился?

Напился вчера до беспамятства? Вздор. Во-первых, похмелья нет, а во-вторых, он, по крайней мере, запомнил бы повод для возлияний. Да и вообще, особой тягой к спиртному Генрих прежде не отличался.

Или у него — расстройство ума? Чем ещё объяснить такие провалы в памяти? Он же забыл не только, как его сюда занесло, но и как вчера выходил из дома!

Что это, если не сумасшествие?

Страх коснулся липкими пальцами. Жёлтые стены как будто сдвинулись, потолок опустился, стало трудно дышать. Генрих в панике выскочил в коридор, схватил полушубок. Ключ торчал в замке, но повернулся не сразу. Генрих терзал его, боясь оглянуться. Что-то надвигалось из-за спины, тёмное и огромное.

Замок наконец поддался, жалобно щёлкнул. Генрих выскочил за порог, захлопнул дверь за собой. Подпёр её плечом, воткнул ключ в скважину, повернул. Показалось, что там, за дверью, раздался разочарованный вздох.

Ещё с полминуты Генрих стоял, напряжённо вслушиваясь. Паника отступила, и он осознал всю нелепость своего положения. Выпрямился, надел полушубок, оглядываясь украдкой. Вот был бы номер, если бы вышел кто-нибудь из соседей…

К счастью, всё было тихо. Он в полутьме спустился по узкой лестнице — деревянные ступеньки скрипели, перила слегка пошатывались. Выйдя на воздух, прочёл табличку с названием переулка — оно ничего ему не сказало. Добрался до ближайшего перекрёстка, проводил взглядом чей-то паровой экипаж.

Час от часу не легче — он, похоже, в столице. Почему? С какой стати?

Снова подкрался страх. Генрих отогнал его мучительным усилием воли. Но сохранять выдержку с каждой минутой становилось труднее.

И ещё — была в окружающих декорациях странность, которую Генрих видел, но никак не мог сформулировать. Некая деталь, выпадавшая из привычной картины мира.

Он постарался сосредоточиться. Ладно, что у нас тут? Дом напротив — длинный, трёхэтажный, из бурого кирпича, без балконов. В цокольном этаже — «Кафе-кондитерская Креппа и Гайера» с фигурками из марципана в витрине. Рядом фонарный столб. Мимо тащится телега с углём. По тротуару семенят под ручку две барышни. Сам тротуар идеально выметен, под ногами у Генриха — крышка канализационного люка с дырками и надписью по периметру: «2-й чугунно-литейный». Даже насечки есть против ржавчины — грубые, еле-еле мерцают…

Генрих пошатнулся.

Мерцают?

Он что — снова видит чернильный свет?

А вчера…

Мир перед глазами взорвался. Второй раз за сутки воспоминания накрыли волной. Боль раздирала, жгла изнутри — хуже, чем в те минуты, когда он снимал клеймо. Генрих упал бы, но успел схватиться за стену, распластался по ней, прижимаясь лбом к ледяным камням. Вытерпеть, только не отключаться, не утонуть в багрово-чернильной мгле…

— Молодой человек, вам плохо?