Волнолом

В кабинете полстены занимало живописное полотно, изображающее церемонию подписания Февральского мира. На островке посреди замёрзшей Белой реки стоял пурпурный шатёр, у входа в который сошлись король Бертольд Странный и император Дмитрий. Первый был гладко выбрит, в начищенной кирасе и в шлеме, второй — с окладистой бородой, в неброской дублёной куртке. Правители, сжав друг другу ладони, мерились взглядами. Свитские благоговейно замерли. Даже небо не осталось безучастным к происходящему — тучи раздвинулись над шатром, и в просвете блестело солнце.

— Торжественный и прекрасный момент, — сказал посол, остановившись перед картиной. — Два великих соседа признали, что вражда — это путь в тупик. И решились взглянуть друг другу в глаза, открыто и честно.

— Да, — согласился Генрих, — честность — это великая вещь. Можно прямо сказать соседу, что в доме у него не всё ладно. Или дать хотя бы намёк. Чтобы не разрушить атмосферу доверия, как вы, дипломаты, любите выражаться.

— Доверие — это ещё и такт. Умение не навязываться партнёру. И понимание, что с некоторыми проблемами тот должен справиться сам. Но давайте не будем углубляться в философские дебри — сделаем передышку.

Посол взвесил на руке тяжёлый угловатый графин, наполненный аспидно-чёрной жидкостью с серебряным проблеском. Разлил по хрустальным стопкам — Ольге буквально каплю, себе и Генриху по паре глотков.

— О, — сказал Генрих, — это то, о чём я подумал?

— Именно, герр фон Рау. Знаменитая смоль-слеза, которую мы не продаём на экспорт — лишь угощаем важных гостей.

— Польщён.

Жидкость оказалась плотной, тягучей почти как патока, но на вкус — горьковато-терпкой. Она увесисто булькнула, проваливаясь в нутро, и породила приятный жар, который волнами распространился по телу. В окружающем мире тоже произошли перемены — цвета потеплели, звуки смягчились.

— Смоль-слеза отменно сочетается с чаем, — возвестил посол тоном лектора. — Как, впрочем, и со всем остальным. Можно с равным успехом употреблять натощак и после обильной трапезы, а также в процессе оной. Ну как вам?

— Бесподобно. Уже ради этого к вам стоило заглянуть.

— Вот видите! Но я всей душой надеюсь, что и результаты беседы вас не разочаруют. Давайте же, герр фон Рау, мы жаждем услышать вашу историю.

— Вообще-то я с каждой минутой укрепляюсь во мнении, что вы знаете всё не хуже меня. Вряд ли смогу вам сообщить что-то новое.

— А мне? — капризно спросила немного захмелевшая Ольга. — И про баронессу, пожалуйста, во всех подробностях.

— В том мире, к которому я привык, баронессой она так и не стала. Вместо этого решила заняться светописью и весьма преуспела. Достигла просто невероятных высот. Я познакомился с ней всего неделю назад…

Он рассказал об убийствах, о попытке задержать Сельму и о том, как мир вдруг начал перерождаться. Опустил, правда, некоторые подробности вроде прогулок с Анной и бредовых видений, когда он снимал клеймо. Умолчал и о «вещих» снах — во-первых, не был уверен, что их можно отнести к фактам, а во-вторых, не хотел выкладывать все карты на стол.

Когда он закончил, посол задумчиво покивал и подлил Ольге, сидевшей с ошарашенным видом, ещё глоточек чёрного эликсира. Та, машинально выпив, вскинулась:

— Как же так? Значит, я тоже помню не то, что было? Простите, не верю! Это белиберда! А если всё же допустить на секунду, что в этом есть доля правды, то вам, Иван Игнатьевич, должно быть стыдно! Да, стыдно! И не смотрите на меня таким взглядом! Вы знали, но даже не намекнули! Я вам этого никогда не прощу!

— Ольга Андреевна, — сказал посол очень доброжелательно, — не впадайте в истерику. И посидите, пожалуйста, тихо.

Она обиженно сникла. Посол обратился к Генриху:

— Позвольте кое-что уточнить. Мне не совсем понятны ваши мотивы. Чем этот новый мир вас, собственно, не устраивает? Вы ведь, насколько могу судить, приверженец Стеклянного века?

— Я тоже задавался этим вопросом. Да и Сельма была уверена, что я приму её сторону. Но мир, построенный на убийстве, априори ущербен.

— Любое государство в истории построено на чьих-то костях. Взять хотя бы походы Карла и Карломана. К тому же в нашем конкретном случае ритуал уже состоялся. Жертвы принесены, их кровь пролилась.

— Если волну развернуть, то они опять будут живы. Я, по крайней мере, надеюсь.

— Ладно, допустим. Но вспомните, что бывает с ожившими мертвецами, — вы ведь общались уже с двумя. Они вам показались счастливыми? Вы желаете той же участи профессору, хронисту и прочим?

Иван Игнатьевич, ожидая ответа, смотрел с интересом и даже вроде с сочувствием. Генрих несколько растерялся, но приказал себе не поддаваться на провокации. Сказал несколько раздражённо:

— Я желаю остановить психопатку. А чего добиваетесь вы, имперцы, своим бездействием? Почему вдруг Стеклянный век оказался вам милее Железного? Выходит, при новом канцлере Девятиморье слабее?