Волнолом

— Это лишь ваши домыслы, герр фон Рау. Я ничего такого не говорил. И вовсе не хотел с вами ссориться, просто пытаюсь напомнить элементарную вещь. Любое масштабное изменение — это палка о двух концах. План Сельмы, конечно же, имеет изъяны и подводные камни. Но и попытка переписать его чревата непредсказуемыми последствиями. Реальность не любит, когда с ней обращаются грубо.

— Понятно. Похоже, я пришёл зря. Вы помогать не станете.

— Ну почему же зря? Вы надеялись получить убежище на ночь, чтобы сохранить память. И вы его получили — гостевые покои к вашим услугам. Надеюсь, и ваша спутница домой не торопится — мне очень интересны визуальные образы, собранные с её помощью в клинике. Вы же поделитесь ими, Ольга Андреевна?

Та зло сверкнула глазами, но промолчала.

— Ну и чудесно, — сказал посол и снова потянулся к графину. — Ещё по капельке, герр мастер-эксперт? А вам, моя дорогая, хватит. Дабы не расфокусировать отсвет.

— Не очень-то и хотелось, — буркнула Ольга, красиво заложив ногу за ногу.

На пару минут воцарилась пауза. Генрих сжевал огромный маковый бублик, запивая горячим и сладким чаем. Посол закурил сигару и, выпустив струйку дыма, сказал задумчиво:

— Меня занимает чертополох, который постоянно мелькает в вашей истории. Вот и сегодня, в клинике. Похоже, это действительно некий ключ. Если бы понять его смысл…

— У меня, как видите, пока не выходит.

— Попробую озадачить наших специалистов. В любом случае, герр фон Рау, благодарю, что связались с нами. Ваши свидетельства чрезвычайно важны. Завтра побеседуем снова, а пока желаю хорошо отдохнуть и выспаться. Ну а вас, Ольга Андреевна, попрошу уделить мне ещё несколько минут.

Генрих, раскланявшись, вышел их кабинета. Слуга проводил его во внутренний двор, где обнаружилось с полдюжины бревенчатых домиков — крошечных, но забавных, с кокетливыми крылечками и резными наличниками. Отперев дверь, слуга оставил ключ гостю и удалился.

Прежде чем переступить порог, Генрих долго смотрел на небо. Созвездия висели на привычных местах, но всё равно казались чужими и заграничными.

В домике уже была растоплена печь — хозяева позаботились. Генрих подтащил к ней поближе кресло и уселся, вытянув ноги. Он очень устал, но спать не хотелось — смоль-слеза взбодрила на совесть. Просто сидел, не зажигая лампу и позволяя минутам тихо растворяться во тьме.

Занятый своими невесёлыми мыслями, он не услышал, как постучали в дверь. Лишь когда стук повторился, на этот раз настойчивее и громче, Генрих поднялся и пошёл открывать.

Ольга, обхватив себя руками, приплясывала у входа. Дождавшись, когда дверь распахнётся, юркнула мимо Генриха внутрь и поинтересовалась:

— Фон Рау, вы меня недоморозили днём? Решили продолжить?

— Всегда довожу дело до конца.

— Мне опять хочется вас стукнуть.

— Правда?

— Мало того, что нагнали страху, так ещё и поставили в дурацкое положение — посол отчитывал как девчонку. И зажгите наконец свет. Я ничего не вижу! А у меня, между прочим, важный вопрос.

— Слушаю вас внимательно.

— Насчёт баронессы. Я встречала её пару раз на приёмах. На ваш взгляд, она красивая?

— Нет. В смысле, для меня она — как живая кукла. А вообще — эффектная, да.

— Эффектнее, чем я?

Ольга скинула шубку. Глядя на её тоненькие оголённые плечи, Генрих судорожно вздохнул. Желание, пробудившись резким толчком, распирало, жгло изнутри. Сердце взбесилось, пульсация отдавалась в висках.

— Фон Рау, — сказала Ольга, — перестаньте раздевать меня взглядом.

— Не перестану.

— Тогда не стойте столбом!

Мир схлопнулся до размеров крошечной комнаты, а может, наоборот, сама комната раздвинулась, распахнулась, вобрав в себя весь посольский двор и наполненный светом город, заиндевелый лес на окраинах и выстуженные равнины, сшитые нитями железных дорог. Луна без спросу влезла в окно, втиснула в проём свою щекастую ряху, лампа от испуга погасла сама собой, печь фыркнула и прищёлкнула одобрительно угольком. Чернильные блики заполошно метались, расцветали салютом, морозный воздух звенел, а на серебряном гвозде, вбитом в небосвод над северным полюсом, болтался ковшик Малой Медведицы.

Утренний сон был как бездонный омут.

Краем сознания Генрих воспринимал, как Ольга трясла его за плечо, произносила непонятные фразы, и сам он вроде бы что-то бормотал ей в ответ, но толком проснуться так и не смог. Организм, измученный встрясками последней недели, поднял бунт и отказался проявлять любую активность, пока не восстановит резерв.

Когда Генрих наконец разлепил глаза и выбрался из постели, было уже почти полдвенадцатого. Прислушавшись к себе, он отметил, что с памятью на этот раз — никаких проблем. Весь предыдущий день запомнился досконально, вплоть до финальной, так сказать, точки.

Что ж, дипломатические контакты проходят пока удовлетворительно. Во всех смыслах этого слова.

Ольга ушла, не добудившись Генриха. Он бесцельно бродил по комнате, когда в дверь опять постучали. На этот раз на пороге объявился слуга, сообщивший, что герр посол приглашает через час на обед. Точнее, на поздний завтрак.