Вологодские заговорщики

Москва! Для отрока, что вырос на болотах, Москва была дивом дивным. Ехал он туда с великой радостью. Годы спустя несколько раз возвращался с поручениями княгини в родные места, потому помнил все пути-дороги — и торные, и сокмы, более похожие на тропы, оставшиеся от идущего почти наугад по лесу конного отряда, и бревенчатые гати, требовавшие от верхового особого внимания; умнее всего было бы вести через такую гать коня в поводу, каждое бревно пробуя сперва своей ногой. Особенно теперь — раньше владельцы земли были обязаны содержать гать в порядке, теперь уже не поймешь, кто владелец, поместья могли несколько раз в году переходить из рук в руки. Это было той самой бедой, из-за которой лаялись и схватывались драться дворяне Ляпунова и казацкие старшины Заруцкого.

Возле поворота на село Холуй Чекмай придержал коней. Он вспомнил, что говорил об этом селе Глеб, который провел там три года, прежде чем сумел сбежать.

Местность к иконописи не располагала — была она довольно дикой, стояли поблизости от Рождественной обители соляные варницы, было на реке Тезе несколько мельниц, но всякий раз в паводок она приносила немало бед. Попасть туда можно было разве что по воде, на стругах, и так же оттуда выбраться, бежать через леса — как раз в тех лесах и упокоиться навеки. Глеб учился иконописи совсем в другой обители, но его учитель запил, стал безобразничать, сквернословить, лаяться с иноками, и его вместе с учеником сослали в Холуй: пиши там себе образа, сделай милость, и сиди там до самой смерти. Таких ссыльных богомазов в Холуе набралось некоторое количество, что иноков, что мирян, они готовили на продажу скорописные образа, и жили они настолько хорошо, насколько это возможно в захолустье. Глеб был молод, сдружился с такими же молодыми холуянами, и однажды его тайно вывезли на струге. Он побывал и во Владимире, и в Рязани, и в Туле; наконец добрался до Калуги с намерением там выгодно жениться на богатой вдове, но повстречал Ульянушку — и увез ее в Вологду.

Вдруг Чекмая окликнули сверху:

— Эй, ты кто таков?

— Свой, — отозвался удивленный Чекмай.

— Какой еще свой? А ну, крестись и читай «Отче наш»!

Чекмай сообразил: да это же верный способ отличить православного от католика и русского от поляка. Он и перекрестился, и прочитал молитву, и для надежности еще присовокупил к ней Символ веры.

— И точно, — отозвались сверху. — Куда путь держишь?

— А тебе на что?

— А надобно!

— Ты из Холуя, что ли? — догадался Чекмай. — Подступы охраняешь?

— Нет боле Холуя…

— Куда ж он подевался?

— Весной еще приходило польское войско, сожгло Стародуб, потом — по Балахонке к нам. А чем у нас можно поживиться? Нас мало было, но мы без боя их не пустили. А лучше бы сразу ушли в леса. Наших ратников порубили, кто уцелел — увел в леса баб со стариками и детишками. И они, сукины дети, сожгли Холуй…

— Плохо, — сказал Чекмай. — Так и сидите в лесу?

— А что делать-то?

— Позови кого-нибудь из своих, пусть вместе со мной едет в Мугреево. Там теперь князь раны залечивает. Я чай, мугреевские мужики с вами хоть мукой поделятся — что-то же вам есть надо, а на болотах рожь не растет.

— А почем я знаю, кто ты таков? Может, ты нашего человека выманишь и прирежешь! — возмутился тот, кто сидел высоко в многоярусной кроне старого дуба.

— Да что с него взять, с вашего человека, кроме старых лаптей?

— Нас и так мало совсем осталось…

— На обратном пути, может, поеду мимо… Кто-то из ваших всегда тут, на дубе, как Соловей-разбойник, сидит?

— Да приходится…

— Постараюсь хоть мешок муки или круп на заводном коне сюда доставить. У вас же там и дети малые, поди?

— И дети…

— Ну, бог с тобой, сиди дальше.

Чекмай, имея в душе некий список злодеяний, за которые следовало посчитаться с польскими панами, молча прибавил еще и это.

Далее дорога обогнула Ванюковское болото и вывела к повороту на Мугреево.

В мугреевскую вотчину входило несколько деревень и починков. Владения князя были довольно велики — на севере простирались до селища Южа, захватывая Белоусовские пустоши, если двигаться оттуда на запад — граница проходила по Богоявленскому озеру; часть вотчины располагалась на левом берегу реки Лух. Приближаясь к Мугрееву, Чекмай задумался: а там ли воевода? Он ранен, исцеление продвигается плоховато, а ему же еще следовало позаботиться не только о своей безопасности. У князя с княгиней Прасковьей Варфоломеевной родилось шестеро — три сына, три дочери. И сыны — еще не в тех годах, чтобы браться за оружие. Возможно, следовало сразу ехать в Иверскую пустынь, что поблизости от княжьей усадьбы. К ней вели потайные лесные гати. Иноки могли не только укрыть воеводу, но и лечить его.

Чекмай подумал, прислушался к своему нюху — и решил сперва навестить усадьбу, где прошло его детство.

Все было так — да не так.