Вологодские заговорщики

Чекмай, стоя на скамье, с изумлением глядел на этих попов — он впервые видел, чтобы лицо духовного звания вот так запросто разъезжало в облачении верхом, да еще выставив перед собой образ.

— Вы кто таковы?! — крикнул он.

— Мы выборные люди из Нижнего Новгорода. Приехали просить князя оказать нам милость, — ответил тот из священников, что постарше.

— Всех впустить не могу, — подумав, ответил Чекмай. — Вы должны понимать — мы князя бережем.

— Всех и не надобно. Нас двоих и с нами еще третьего, он — Иван Кольцов, золотых дел мастер.

— Троих, стало быть… Прочим — там стоять! Молодцы, пищалей не опускать. Кто хоть качнется в сторону ворот — палить, — приказал Чекмай. — А вы, честные отцы, спешьтесь, войдете пешком, и ваш золотых дел мастер — также.

Он сам впустил этих неожиданных гостей на двор, а там предложил им: священникам — скинуть рясы и остаться в подрясниках, Кольцову — снять кафтан.

— Почем я знаю, может, у вас на теле — ножи и пистоли.

— Он прав, — сказал возмутившимся было батюшкам золотых дел мастер. — Князя беречь надо.

И он скинул прямо на утоптанную землю кафтан и зипун, оставшись в подпоясанной рубахе.

Князь принял гостей в опочивальне. Он с помощью жены переменил зипун, сидел на постели, укрыв ноги одеялом. Гости перекрестились на образа.

— Я — Онуфрий Гордеев, в храме Живоначальной Троицы служу, сей — Марк Попов, в Успенском храме служит, сей — Иван Кольцов, от мирян. Мы — выборные люди, нас к тебе прислал посадский люд. Нас — знают, нам сказано — с образами в руках к тебе ехать и говорить с тобой.

— Так говори.

— Плохую весть привезли мы тебе, — сказал отец Онуфрий. — В ночь прискакал гонец из Мурома, а туда был гонец из Владимира. Под Москвой в нашем войске — разлад и нестроение. До крайнего предела они дошли. Прокопий Ляпунов убит.

Чекмай беззвучно выругался. Священник покосился на него, но ничего не сказал. Видно, и сам, узнав новость, так же подумал, но не дал слову слететь с языка.

— Ляпунов убит? — переспросил князь. — Кто посмел?

— Казаки…

— Сказывай.

Это был приказ.

— Мы так рассудили — диво, что его раньше не погубили, казаки уж против него поднимались, и он от них побежал к Рязани. Свои же дворяне пустились следом, догнали уже под Симоновой обителью, упросили вернуться. Про то нам дали знать из Рязани. Он вернулся к Москве, его рать вся к нему сошлась. Ивашке Заруцкому то было не по нраву, он давно замышлял от Прокопия избавиться. Прокопий, вишь, не дал бы ему его польскую девку в Москву привезти. Люди Заруцкого стали мутить казаков. И тут случилось темное дело с письмом. Нашлось-де письмо, его рукой писанное, в котором он велел бить казаков и топить, куда бы они ни пришли.

— Его рукой? — переспросил князь, уже понимая, к чему клонит отец Онуфрий.

— Есть такие умельцы, что любую руку подделают. Статочно, письмо изготовили поляки. А казаки поверили — ведь Прокопий во множестве всюду письма рассылал, и они про то знали. И они помнили, что дворянин Матвей Плещеев двадцать восемь казаков велел утопить. Сам, видно, так решил, а это Прокопию в вину вменили. Письмо принесли на казацкий круг, туда же позвали Прокопия, обещали, что не будет ему никакого зла, а сами зарубили саблями и его, и Ивана Ржевского, что вдруг за него вступился.

— Где были тогда Заруцкий с Трубецким?

— А черт их знает! — воскликнул Иван Кольцов. — Спрятались, чтобы за смерть воеводы не быть в ответе! Казаки, мол, погорячились! И нет у нас боле Прокопия Петровича!

Священники не призвали Кольцова к порядку за поминание черта — стало быть, и сами так считали.

— Да, весть печальная, — помолчав, сказал князь. — Это беда… Вы с бедой ко мне пришли…

— Мы принесли еще послание патриарха. Сам знаешь, князь, есть бесстрашные люди, что выносят его письма из узилища и несут по городам, отдают воеводам и посадским людям. Вот, читай…

— Это список? — спросил князь.

— Нет, сказывали — доподлинно его рука.

И князь, взяв плотно исписанный листок, прочитал:

— «Просите у Бога милости и призывайте на помощь крепкую нашу заступницу, и святых и небесных сил, и всех святых и отринути от себя женскую немощь, и восприять мужескую храбрость, и стояти противо врагов Божьих и наших губителей крепко, уповая и на Бога, и на Пречистую Богородицу, и на всех святых, понеже с нами Бог и заступленье Пречистые Богородицы…»

Далее читать вслух он не стал.

— Там прямо сказано — как Господь своими устами рек: «Аз есмь по вся дни с вами до скончания века». И паки: «Аз есмь с вами и никто же на вы», — сказал отец Онуфрий. — Батюшка наш князь! Мы пришли просить тебя — смилуйся, поезжай с нами в Нижний Новгород.

— Для чего?

— Ты сам видишь — то ополчение, что ныне под Москвой, поляков не выгонит. Мы, посадский люд, купечество и даже черный люд, свое ополчение собираем. Христом-Богом просим — будь нашим воеводой!

Тут все трое посланников разом опустились на колени.

Чекмай напрягся — он и понимал, что лучшего воеводы во всем царстве не сыскать, и видел, что князь не оправился, на ногу еле ступить может.