— Не могу, люди добрые. Показать вам мои раны? — Князь провел пальцем по шраму, от брови поднимавшемуся чуть ли не до макушки. — Я не воин ныне. В седло не подымусь.
— Батюшка Дмитрий Михайлыч! Не завтра же в седло! Ты только слово молви — согласен, мол! И мы соберем тебе войско!
— Такого еще не бывало — чтобы простой люд вдруг сговорился и объявил себя войском. Ополчение так не собирают.
— Много чего не бывало! И поляки в Кремле не сидели! И Расстрига по царству не гулял! — вмешался пылкий Кольцов. — Опять под Псковом объявился, а наши дурни и рады — к нему побежали!
— Какие дурни? — устало спросил князь.
— Да те, что Ляпунов к Москве привел. Кто-то слух пустил, им под Заруцким быть неохота, они к Расстриге побежали. И этого готовы воскресшим царевичем признать. Да что за царевич такой?! Вчера его убили, сегодня опять живой скачет! Много ли таких беглецов — того не ведаю. Но они есть, — сказал отец Марк. — И еще блажь у нас завелась. Ходят по торгу люди, передают за верное: король-де английский православной веры, вот бы его заполучить, он бы всех усмирил и порядок навел.
— И до вас добрались… — проворчал Чекмай.
Этого и следовало ожидать: Нижний Новгород — город торговый, нижегородские купцы с вологодскими знаются, новость оттуда прилетела.
Князь повернулся к Чекмаю, взгляды встретились.
— И еще дальше эта ересь пойдет, — сказал Чекмай.
— Батюшка Дмитрий Михайлыч! Вот мы и святого твоего привезли! И он с нами просит!
Чекмай вгляделся в старый потускневший образ — и точно, святой Дмитрий Солунский. Не такой нарядный, как на образах Глебовой работы, но понять можно.
— Не могу. Вот сижу с вами — а у меня голова кругом идет, только что наземь не лечу. Рана на ноге никак толком не затянется. Какой из меня теперь воевода…
Посланцы ушли ни с чем.
И, стоило им покинуть опочивальню, как туда ворвалась княгиня Прасковья. Не стесняясь Чекмая, которого давно знала, она села на кровать рядом с мужем, обняла его и прижалась к плечу.
— Не бойся, душа моя, — сказал князь. — Никуда я не поеду. Тебя с детьми не кину.
— Да что я? Тебе-то каково?
— Тяжко.
Она, кажется, поняла: дело не в боли телесной. В иной — которая еще хуже.
— Ты его не пускай никуда, — попросила княгиня Чекмая. — Тебя-то он послушает.
— Не пущу, — ответил Чекмай. — Пусть сперва исцелится. Но от него и хворого пользы больше, чем от иного здорового детины. Оглоблей махать — большого ума не надо. А твой муж, и сидя в Мугрееве, много может совершить.
Чекмай провел с князем несколько дней. Это был отдых, но и не истинный отдых: они каждый день беседовали, и выяснялось, что чего-то не знает князь, и приходится объяснять, а чего-то не знает Чекмай. Княгиня Прасковья следила, чтобы такие беседы получались не слишком долгими. Матушка Чекмаева усадила комнатных девок за работу — затеяла подарить сыну две новые рубахи и к ним порты. Сестрица Аксинья была отдана замуж в Муром, повидаться с ней не удалось, хоть и хотелось — Чекмай до сих пор не видел своих племянников.
Про странную затею нижегородцев оба молчали.
Но однажды вечером князь задумчиво сказал:
— А знаешь ли? Надо бы съездить в Нижний Новгород, поглядеть, что там творится.
Чекмай понял вопрос: князь хотел знать, точно ли собирается новое ополчение. И еще: присоединились ли к Новгороду иные города. И еще: кто там главные зачинщики.
Но он не стал затевать беседу. Князь еще не был к такой беседе готов.
— Поеду, — сказал Чекмай. — Потом вернусь.
— Буду ждать.
Через день Чекмай с утра натянул поверх новой рубахи кольчугу, велел конюхам седлать своих коней, матери — чтобы собрала сколько требуется пропитания, уложила в мешки. И пошел прощаться.
— Господь с тобой, — сказал князь и с трудом встал — на одну лишь левую ногу, правую берег. Они обнялись.
На столике со снадобьями лежали заранее подготовленные деньги — столбик монет, завернутый в бумажку.
— Возьми, понадобятся, — велел князь, и Чекмай беспрекословно взял.
— Вот что еще. Ты знаешь, что поляки весной сожгли Холуй, — напомнил он князю. — Холуяне живут в лесу, статочно, вырыли землянки. Боюсь, что есть им там нечего. Вели, чтобы им свезли хоть мешка два — муки и круп.
— А как прикажешь их искать на болотах? — улыбнувшись, спросил князь. — Они ведь прячутся.
— Да очень просто. Они там, где поворот на Холуй, держат караул. Сидит парень на дубу, снизу не видать, и орет оттуда, чтобы проезжие крестились и «Отче наш» читали. Видно, у них там придуманы знаки для оповещения.
— Хоть Холуй и не в моей вотчине, но помогу, — сказал князь. — Ступай, найди моего ключника Тимофея, скажи — пусть пошлет человека с мешками. Ну, с Богом!
Чекмай быстро вышел из опочивальни.
Тимофей не больно обрадовался такому приказанию, но подчинился.
— И пусть холуянам скажут: князь-де Пожарский их пропитанием жалует. Понял?
— Как не понять…
Глава 13
Ефимья