Вологодские заговорщики

Тогда она была обнесена тыном скорее для того, чтобы домашняя живность не удирала. Теперь ворота и заново поставленный крепкий тын охраняли оружные люди, незнакомые Чекмаю. Он потребовал, чтобы позвали к воротам мать — насколько он знал, княгиня Прасковья после пострижения в иноческий чин и недавней смерти княгини Марьи забрала ее и сестру Чекмая Аксинью к себе.

Мать отыскали и привели к воротам, поставили на скамью, чтобы она с высоты тына увидела сынка.

— Господи! Да неужто! — воскликнула она, и лишь тогда ворота отворили ровно настолько, чтобы въехал всадник с заводным конем в поводу.

Обширный двор усадьбы теперь был пуст. Дворня куда-то попряталась — а раньше ведь одних красивых девок сколько тут бегало, и детишек, и сколько баб перекликалось — от сараев, от амбара, от ледника, от птичника, от подклетов неслись их голоса.

Чекмай соскочил с коня, и мать обняла его.

— Пойдем к тебе, сниму хоть проклятую кольчугу, — сказал он. — Врагам бы нашим всю жизнь в кольчуге спать. Как князь?

— Пойдем, пойдем! — твердила мать. — Дитятко, как же исхудал-то! И волосики… Сынок, может, остригу?

— Я сказал — нет. Так что — князь?

Мать за руку, как маленького, повела его в свои покойчики. Кто-то из дворни забрал и стал расседлывать коней, парнишка, чьего имени Чекмай не мог вспомнить, потащил следом за ним дорожные мешки.

— Лежит князюшка. Чуть живого довезли, нога болит, рана плохо заживает, бывает — в жару весь и мечется… Княгинюшка исстрадалась… Денно и нощно при нем, денно и нощно…

Чекмай скинул кафтан и стянул кольчугу.

— Баню-то у вас топят? — спросил он. — Мне бы в баню… Но сперва — к князю! Где он?

— Да где, как не в княгининых покоях? Там можно выйти на крылечко, на гульбище, он порой выходит, ему кресло ставят, там сидит, ножка раненая на скамеечке…

Именно там Чекмай и нашел своего воеводу.

— Здравствуй, — сказал он и поклонился.

— Здравствуй и ты. Прости, не могу встать, чтобы обнять. Нога разболелась. Мирошка, принеси табурет!

Князь исхудал, лицо осунулось, вытянулось, и отчего-то он не велел поправлять себе бороду — выросла длиннее, чем было бы удобно ратному мужу тридцати трех лет от роду. Волосы были очень коротко острижены, и Чекмай видел причину: шрам на голове, судя по всему — от сабельного удара, прошедшего вскользь. Была на князе простая рубаха, был расстегнутый голубенький зипун, левая нога в сапоге, правая — босая, обмотанная холщовыми полосами, на подушке. Рядом на скамейке — питье в кувшине, другое питье — в оловянном достакане с откидной крышкой. И там же — рукописная книга «Житие князя Константина Муромского».

Тут же стоял парнишка лет двенадцати, что был у князя на посылках, взятый из дворни — босой, в рубахе и портах не по росту, и он сразу кинулся исполнять приказание.

— Привез я скверные новости, — сказал Чекмай, садясь. — Во-первых, тут мой недогляд, проворонили мы то послание, что московские князья и бояре, иуды окаянные, тайно переслали в Англию. Шло оно через тех московских купцов, что сбежали в Вологду и стакнулись с английскими. И те англичане, даже не дожидаясь ответа из Англии, уже стали готовиться к тому, чтобы на общие деньги созвать свое ополчение. И вот тебе список купцов, наших и английских, что в заговоре. Я так понимаю, что более половины дадут русские купцы, прочее — они, и они уверены, что им пришлют средства, оружие и опытных в ратном деле людей из Англии. Они лишь ждут, чтобы Ляпунов с Заруцким передрались. Вот, гляди…

Чекмай отдал князю письма, похищенные Гаврюшкой, и переклад на русский, сделанный Глебом с Митькиных слов. Князь внимательно прочитал, задал вопросы, получил ответы.

— Деньги в это дело будут вложены немалые, — заметил князь.

— И на эти деньги, видать, будет закуплено оружие — чтобы не огромные пищали в поход брать, а аркебузы и мушкеты. Да и кормить ратников каждый день хоть дважды надобно. И ратный доспех… Хоть те же тегилеи[10] — так их еще изготовить требуется! Байданы[11], колонтари[12], шлемы…

— Пищаль проста и надежна. Думаю, они и пушками разживутся…

— Про то, где и как они хотят добыть оружие, — точно сказать не могу, лишь предполагаю. Но знаю — об этом они судили и рядили. Купец Белоусов искал старых оружейников, что сами ничего уже не изготовят, а чинить умеют. И это — все, что я мог разведать, уж прости…

— Ты себя, брат, не кори понапрасну, — сказал князь. — То, для чего я тебя посылал, ты выполнил. Главное — мы правду знаем. Но посылал-то я тебя, когда был здоров и способен саблей махать. А теперь — сам видишь…

— Что вижу?

— Бессилен я. И помирать нельзя — на кого княгиню с детьми оставлю? Вот и застрял — меж тем светом и этим.

— Нельзя тебе помирать. — Чекмай вздохнул. — Думали, докопаюсь я до корня измены, а ты взмахнешь сабелькой…

— Ты так себе это представлял?

— Да почитай что так. Когда узнал, что тебя чуть живого из Троице-Сергия притащили, думал — напьюсь, да и сдохну. Но вот как-то уцелел. Эх, был бы я тогда при тебе — прикрыл бы!

— Да прикрывали…

— Как оно было?