Вологодские заговорщики

Объездили они чуть не весь Верхний посад, на Ленивой площадке просто велели остановить колымагу и из окна наблюдали, как приходят и уходят люди. Заглянули и в Воскресенский храм, и в Ильинский, и в Варлаамовский. Авдотьи с дочками нигде не было. Наконец Ефимья догадалась — послала Акулину спрашивать у пожилых богомолок, не бывает ли тут мамка Степановна; приметы мамки дала Настасья.

Когда Акулина вышла из колымаги, Ефимья зашептала:

— Я этого молодца уже видала, он возле нашего двора, бывает, прохаживается. Как бы сделать, чтобы с ним хоть словечком перемолвиться? Настасьюшка, выручай, век не забуду!

Настасья и рада бы Ефимье помочь, да не знала — как. Не имела она никакого бабьего опыта по части тайных свиданий.

И тут, словно нарочно, в толпе опять показался тот молодец! Но был он не один, а с невысокой ладной женкой. Они шли рядом, он нес корзину, она — небольшой мешок.

— Батюшки, женат… — прошептала Настасья.

— Так и что? Жена — не стена, — бойко ответила Ефимья. — Да ты глянь, глянь, как хорош…

— Ефимьюшка! А ведь я ту бабу знаю! Она весточку от Гаврюшеньки приносила…

— Так что ж ты сидишь? Беги, скажи ей что-либо! Беги, позови ее, пока там Акулька с глухими бабками мается!

— А Корнило? А молодцы?

Двое конных, которых Анисимов обыкновенно посылал сопровождать выезд жены, и кучер Корнило о чем-то совещались и смеялись.

— Им не до нас, они нас и не видят. Ну?..

Настасья выскользнула из колымаги и, пробежав десятка два шагов, встала перед той бабой.

Кабы нужно было для себя потрудиться — у нее бы смелости не хватило. Но для Ефимьи — откуда что взялось?

— А я тебя признала! — сказала она. — Ты мне весточку от Гаврюши приносила.

— И точно!

— Ты с мужем не за огурцами ли на Ленивую площадку пришла? Вон в том конце я огурчики видела — один к одному, можно хоть на зиму, хоть скоросольные. И ближе к вечеру недорого отдадут.

— А это не муж, это кум, — ответила женщина. — И не за огурцами мы, а в сапожный ряд идем, сапоги у кума, вишь, прохудились, хочет в дорогу новые.

— Что ж ты боле ко мне не заглядываешь? Приходи! — позвала Настасья, а сама глянула на того молодца.

Ввек от себя такого не ожидала. Однако ради Ефимьи — сумела, не постыдилась.

— А приду. Где живешь — помню.

— Так приходи! — И, не зная, что бы еще сказать, Настасья повернулась и пошла к колымаге.

Понятное дело, она не слышала, какими словами обменялись кумушка с кумом.

— Уж не полюбился ли ты ей? — спросила кумушка.

— Вот уж чего недоставало, — ответил кум. — Но ты туда не ходи. Довольно того, что я там шляюсь, анисимовских гостей выглядываю. Идем, не то весь торг разбежится и лавки позакрываются.

— А я могла бы…

— Глеб меня удавит, коли я тебя туда пущу. И, сдается, правильно сделает. Куда Митька запропал?

— Он дорогу домой знает…

Ефимья влезла в колымагу разом с Акулиной.

— Не видали там старухи никакой Степановны, — сказала Акулина. — Да и пора домой возвращаться. Завтра ты, Настасьица, одна в Нижний посад поедешь. Вдругорядь Артемий Кузьмич жену не отпустит.

Ефимья вздохнула. Но, когда Акулина, умащиваясь на сиденье поудобнее, отвернулась — показала ей длинный язык.

— Корнило, домой! — крикнула Акулина.

Ефимья, понимая, что нескоро опять выберется на прогулку, прильнула к окошку. Прохожие могли видеть двух нарядных нарумяненных женщин, кто-то присвистнул, кто-то крикнул: «Ай, хороши!»

А один остался стоять, как вкопанный.

Но глядел он не на красавицу Ефимью, а на ту, что рядом с ней.

Конечно же, его не заметили…

Едучи домой, Настасья и Ефимья тайно за руки держались. И сладко им было оттого, что есть у них тайна — не столь бабья, сколь девичья, что вдруг полюбились им статные молодцы. И можно будет ночью, когда все уснут, о них тихонько шептаться, замыслы строить.

Ни у одной, ни у другой не было истинного девичества, обеих рано отдали замуж, и Настасью — за человека, который хотя бы некую привязанность вызвал, а Ефимью — за нелюбимого, а на первых порах — и страшного…

Дома они стали выгружать свои покупки, оделять детей лакомствами, позвали бахарку Голендуху, послушали сказку про Финиста — ясна сокола, и опять переглядывались, и радовались тому, что у каждой теперь есть свой Финист.

Им принесли с поварни ужин, девки накрыли стол, а потом пришел человек от Артемия Кузьмича.

— Хозяин жену к себе зовет, — сказал он Акулине.

Это означало — за несколько часов на приволье придется, как всегда, благодарить и платить ласками.

Ефимья ни слова не сказала. И Настасья прекрасно поняла ее молчание: ну, что тут скажешь? Когда пал на душу один, а покорное тело приходится отдавать другому? И очень ей не понравилось, как Ефимья сдвинула подведенные брови. Что-то у красавицы, видать, было на уме, а что — поди разбери.

Потом, уже в постели, Настасья разрыдалась. Она плакала обо всем сразу: от сына не было ни единой весточки, подружка единственная должна покоряться нелюбимому, Никита Юрьевич ни разу даже на Настасью не глянул…