Волшебный магазин

Нюся встала и пошла к выходу, навстречу возвращались покурившие операторы.

– Э-э, ты куда? Сейчас твоя очередь, иди на место.

Ее поставили перед камерой и сразу ослепили софитом. Из глаз потекли слезы.

– Это еще что такое?! – воскликнул оператор, – мне дождь на лице не нужен.

Отвернул прибор.

Подскочила гримерша и протянула лигнин.

– Что это?

– Слезы вытереть.

Оператор опять повернул софит в ее сторону. И опять потекли потоком слезы. Нюся промакнула глаза и собрала все свои силы. От этого стала напряженно-деревянной. Для собачки годилась.

Но тут вошел Кургапкин с зубочисткой во рту. Пригляделся к Нюсе:

– Что происходит? Вы ее обидели?

– Ее обидишь, – проворчала Саша.

– Давай поговорим, – лениво сказал Кургапкин, перекатывая зубочистку слева направо, незаметно давая знак камере.

– Ну и что там на улице? Тебя вообще погода интересует?

– Ну и какая погода? – вспомнила Нюся.

– Отличная, не видишь, что ли?

Нюся огляделась и сказала:

– Не вижу, тут окна нет.

– Ах ты, наш передвижник, а фантазия работает или нет? Погода, говорю, хорошая.

– А я говорю – плохая.

– А я говорю – хорошая.

– Дождь идет.

– А откуда ты знаешь, тут окна нет.

– Стучит по крыше.

– Это плотники декорацию строят.

– Что я молоток от дождя не отличу? Колотит.

– И что это значит?

– Я еще не дочитала.

Ее отпустили и велели звонить. Звонить она не собиралась. Телефон выбросила. Но запомнила. Решила напоследок прогуляться по павильонам – везде был перерыв и все двери были открыты.

Смотреть на декорации было интересно. Например, снимали школу – так там от этой школы был только кусок вестибюля, вешалка с гардеробщицей и ступеньки наверх. А там просто обрывались – дальше ничего не было.

А в самом большом зале снимали бал – стены были с канделябрами, рояль с пианистом и одинаково одетые балерины в красивых платьях. И пол был паркетный – временный, только посередине, а по краям бетонка. И много проводов, кабелей и этих чертовых ярких прожекторов, но они отдыхали, не лупили по лицам.

А с изнанки все эти декорации были обычной туфтой – фанера, закрепленная на столбиках и придавленная мешками с песком, чтоб не падали. Ох и дурят же нашего брата, зрителя.

А запах был – запах краски, штукатурки и еще чего-то железного. Хороший запах.

И тогда она вдруг поняла, что не может уйти, пока не узнает, что это значит «белая собачка» и почему именно так ее назвали.

Повернулась и пошла обратно. Но заблудилась – на нее выскочила ассистентка, но не Саша, просто похожая, схватила ее за руку и закричала:

– Так вот ты где? Быстро в гримерную!

И потащила ее по лестнице, потом по кривому коридору – навстречу шли три мушкетера, все четыре, – потом в лифт, потом опять коридор и в гримерную. Гримерша отложила в сторону парик, который она завивала щипцами, и очень оперативно намазала Нюсю краской типа свежего загара, потом навела тени, потом ресницы, потом губы.

И в таком уродстве ее потащили в павильон. Но там сидел совсем не Кургапкин, а другой и смотрел на нее так же пристально, потом сказал:

– Что вы с ней сделали? Все смыть, вернуть прежнее.

Когда ее сняли на фото и на камеру и попросили заплакать, этот новый режиссер, которого все звали просто Платоныч, спросил:

– Ты откуда взялась? Как тебя зовут?

– Наташа.

– С кем ты живешь? Кто твоя семья?

– Папа профессор, мама охотник.

– Кто?

– Охотник, она стреляет здорово, попадает в соболя прямо в глаз и шкурку не портит.

– Хочешь сниматься в кино?

– Можно.

– Тогда приходи завтра.

Платоныч захлопал, вызвал похожую на Сашу и велел записать все данные.

По дороге она было завернула к Кургапкину, но эта другая ассистентка не пустила и увела ее прямо в проходную. Тогда она спросила:

– Что значит «белая собачка»?

– Когда художник рисует картину, он должен показать ее начальству, и чтобы это начальство не обратило внимания на людей, нарисованных там, он рисует в уголке маленькую белую собачку. Начальство ругает картину, автор не идет на уступки, а потом соглашается убрать только эту белую собачку.

– Так, значит, меня снимали, только чтобы выкинуть?

– Необязательно… Может, наоборот, чтобы выкинуть других собачек, а тебя взять. Знаешь, в кино очень трудно догадаться, что для чего делается. Придешь завтра?

– Не знаю. Я не хочу быть белой собачкой.

– Это судьба. Это не зависит ни от кого. Только судьба.

Дома папа с мамой пили чай.

– Катюша! Что так поздно?

– Собрание было.

– А уроки когда будешь?

– Нам не задали. Мам, а ты знаешь, что такое белая собачка?

Отозвался папа:

– Если кудрявая, пиренейский мастиф.

– Я сказала: только через мой труп, – у нас в коммуналке никаких животных.

– Тогда померанский шпиц.

Мама встала и ушла, хлопнув дверью.

– А почему ты спросила? – заинтересовался папа, – я, если честно, всегда хотел овчарку.

Прогуляв обществоведение, Катя опять поехала на киностудию. Но оказалось, туда не так легко попасть – вчера ее встречали, а сейчас никого не было. В проходной сказали: ждите, за вами придут.

И она стала ждать. Мимо на студию прошел Смоктуновский в виде Ленина, а потом Татьяна Самойлова в виде Анны Карениной. А за ней никто не приходил.