Воображаемые жизни (с иллюстрациями)

2 Патрициями в Древнем Риме называли аристократов.

44

всей массой своих курчавых волос, и подолгу отдаваться всем

телом на ложе неги. Полные пенным вином кубки она брала

руками, отягченными изумрудами, которые словно бы мерца-ли в своей глубине.

У нее была своеобразная привычка поднимать кверху палец и вскидывать голову. Источник ее улыбок был мрачен и

глубок, как и у рек Африки. Вместо того, чтобы прясть шерсть, она неустанно рвала ее на мелкие клочки, которые принима-лись летать вокруг нее.

Лукреция одолевало пламенное желание сливаться с ее прекрасным телом. Он прижимался к ее тяжелым грудям и при-никал своими устами к ее темно-фиолетовым губам. Они об-менивались словами любви, то смеясь, то вздыхая, но однажды

это их утомило. Они словно бы коснулись упругой матовой за-весы, которая разделила любовников. Их сладострастие дошло до ярости и изменило свою суть. Ими был достигнут тот

предел, когда оно касается лишь плоти, не проникая глубже.

Африканка отдалилась от него в своем сердце и стала чужой.

Лукреций был в отчаянии, что не может добиться ее любви.

Эта женщина сделалась надменной, угрюмой, молчаливой; она стала подобна атриуму и рабам.

Лукреций зашел в комнату, где хранились свитки. Там он

развернул один из них, на котором был переписан трактат

Эпикура1.

И разом открылась ему вся изменчивость вещественного

мира и бесполезность стремления к идеям. Вселенная показалась ему похожей на маленькие клочки шерсти, разбросан-ные по комнатам пальцами его африканки. Рои пчел, колонны

1 Эпикур — древнегреческий философ III в. до н. э., считавший, что целью философии является достижение счастья, спокой-ствия и безмятежной жизни, свободной от страхов. Для философов более позднего времени именно Лукреций стал главным про-пагандистом и популяризатором учения Эпикура.

45

муравьев, трепещущая ткань листвы, — все это сделалось для

него лишь сочетанием групп атомов. И в самом своем теле он

ощутил невидимых и взаимно враждебных существ, стремящихся разъединиться. Взгляды показались ему не более, чем

лучами, хотя и вещественными, а весь облик его прекрасной

дикарки — лишь приятной и красочной мозаикой. И почувствовал он, что конец всего этого бесконечного движения пе-чален и бесцелен. Как некогда на кровавые заговоры в Риме

с их наглыми шайками вооруженных клиентов1, глядел он теперь на круговращение групп атомов, имеющих общее родст-во и лишь оспаривающих друг у друга свое темное первенст-во. И увидел он, что смертный распад — только освобождение