Воображаемые жизни (с иллюстрациями)

этой буйной толпы, которая тотчас присоединится к тысячам

других суетных движений.

И вот, когда свиток папируса, где греческие слова сплета-лись подобно атомам этого мира, сделал все ясным для Лукреция, он вышел в лес через темный портик высокого дома своих предков. Он увидел полосатые спины кабанов, как всегда

уткнувшихся носом в землю. Потом, миновав опушку, он очутился в знакомом ему лесном безмятежном храме, и взгляд его

потонул в голубом небесном колодце. Здесь он обрел мир. Отсюда предстала перед ним подобная муравейнику бесконеч-ность вселенной со всеми ее камнями, растениями, всеми деревьями, зверями, всеми людьми всевозможных оттенков, со

всеми их страстями и с их орудиями. И увидел он истории всех

этих различных вещей: их рождения, их болезни и их кончины. И среди всеобщей и неизбежной кончины ясно разглядел

он смерть своей африканки и заплакал…

Он знал, что слезы возникают от сжатия особых небольших желез под веками, приводимых в движение цепочками

1 Клиентами в Древнем Риме называли свободных граждан, находившихся в зависимости от своего патрона.

46

атомов, исходящих от сердца, когда само сердце возбуждает-ся последовательными световыми образами, что отделяют-ся от поверхности тела любимой женщины и попадают в глаза. Он знал, что любовь — не что иное, как набухание атомов, стремящихся соединиться с другими атомами. Он знал, что печаль, причиняемая смертью любимой — лишь худшее из

земных заблуждений, поскольку умершая перестала быть несчастной и страдать, а плачущий по ней скорбит о своем горе

и мрачно размышляет о собственной кончине. Он знал, что

ни у кого из нас не останется двойника, чтоб проливать слезы над собственным трупом, простертым у ног его. Он хорошо знал, что печаль, любовь и смерть — лишь пустые образы, когда смотришь на них из спокойного пространства, в котором можно замкнуться. И все же он продолжал плакать, желая

любви и опасаясь смерти.

Вот почему он вернулся в высокий и мрачный дом своих

предков и подошел к прекрасной африканке. Она варила на

жаровне напиток в металлическом сосуде. В его отсутствие

она тоже размышляла, и думы ее восходили к таинственному

источнику ее улыбок.

Лукреций смотрел на все еще кипевший напиток. Он ма-ло-помалу светлел и стал похож на покрытое облаками зеле-ное небо. Прекрасная африканка вскинула голову и подняла

палец кверху. Лукреций выпил зелье. И тотчас его разум исчез, и он позабыл все греческие слова в свитке папируса. И в первый раз, обезумев, он познал любовь, а ночью, отравленный, познал он смерть1.