Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

В советские времена (70-е годы особенно) квартира и другие «свободные» помещения (на балконе, в гараже или дачном участке) систематически заполнялись всевозможными вещами, которые могут пригодиться в хозяйстве, да и вообще приберегались на «случай» и для «обмена». Многие заботливые хозяева, насколько им позволяла зарплата и место, где они трудились, придерживались стратегии расширенного индивидуального потлатча. Всё покупалось/доставалось, «выносилось» впрок. Ненужное сейчас будет нужным потом, поэтому и не было ненужного. Ни одной ненужной вещи. Это было вынужденное и тем не менее стратегическое собирательство. Гвозди разные, короткие, совсем маленькие, ещё меньше, часто ржавые и бывшие в употреблении, стёртые сверла разных вариантов, починенные рубанки тоже разных видов, обои старые и те, которые ещё можно использовать, шурупы разных видов, заклёпки, пилы – тоже разные и разного качества – трубы разных диаметров, подобранные на свалках и местах строительства, доски обработанные и обычные. Попадались тиски, сгоревшие моторы, не подлежащие восстановлению (но «богатые» прекрасной медной обмоткой), неработающие телевизоры, посуда, устройства по зарядке аккумулятора (громадные!), наждачная бумага в достаточных количествах, лампочки разных размеров, которые никуда не вставишь («не подходят»), специальная посуда для домашнего вина, люстры бронзовые, прекрасные, но крайне громоздкие, неизвестно откуда взявшиеся, стеклотара разных размеров для зимнего хранения дачного урожая с особыми устройствами по закручиванию банок, неработающие радиоприёмники и проигрыватели. И ещё много самых разных предметов, о назначении которых можно было только догадываться. По сути дела, это описание, причём весьма неполное, великого советского «самодельного» мира, выстроенного по логике тотальной нехватки или недопоставки. Никто ничего не собирал, всё само собиралось, ибо появление каждой новой вещи оценивалось с точки зрения непредсказуемого будущего: что ещё может подвергнуться недопоставке? Но не следует ли помнить и о том, что некоторые, если не все производимые вещи в СССР также напоминали самоделки или мало чем от них отличались. То, что для Ж. Делеза и Ф. Гваттари было этапом в движении к новому опыту искусства – произведение как «машина, которая не работает», – то в советские времена было условием производства недоделанных и несделанных вещей¹⁵⁵. Всё нужно было «доделывать», «улучшать», «доводить до ума», «мастерить» и т. п. А как высоко ценились «мужики с руками, хорошо бы ещё непьющие». По сути дела, всё советское – это почти всегда самоделка, незаконченная, «недоделанная вещь», поэтому выделять из этого удивительно «самодельного» советского мира собрание, подобное «Вынужденным вещам» Архипова, кажется действительно жестом современного социо-артиста. Во всяком случае, любой художник, переживший «советскую» эпоху, имеет полное право восстанавливать её образы, опираясь на свои сны, воспоминания и даже фантазии.

Возможно, что Леви-Стросс поможет найти ответ на ряд затрагивающих меня вопросов. Вот как он описывает условия, при которых мифологическая рефлексия может «работать» и конструировать единый образ мира. Выделяется место для операций, производимых неким мифическим субъектом, которого Леви-Стросс определяет как бриколера, т. е. некоего персонажа, способного удерживать окружающий его «подручный мир» в равновесии тем, что он каждый раз его воссоздаёт из предыдущего состояния: в его мире нет ничего лишнего, никаких отходов, никакой грязи или того, что мы называем мусором¹⁵⁶. Бриколер, видящий в каждом предмете многозначимость вещи, остаётся и великим мастером самоделки: «Обозревая все эти разнородные предметы, составляющие его сокровище, бриколер как бы вопрошает, что каждый из них мог бы “значить”, тем самым внося вклад в определение реализуемой целостности. Полученные в конечном счёте ответы будут отличаться от инструментальной совокупности только внутренним расположением частей. Вот этот дубовый куб может послужить клином (при недостаточной длине еловой доски) либо подставкой, что позволило бы выгодно представить фактуру и полировку старого дерева. В одном случае он будет протяжённостью, а в другом – веществом»¹⁵⁷. Не так ли, например, «собирал» Энди Уорхол: после его смерти обнаружилось, что он скупил впрок чуть ли не пару супермаркетов со всем их содержимым? Надеясь в дальнейшем превратить всю эту массу товаров в нечто себе иное, в своего рода «самоделки» продвинутого поп-арта. Постоянное смещение полезного свойства превращает любой предмет в сложную знаковую структуру, и по сути дела придаёт ему качество вещи. «Самоделка» для нас, как и для мифического бриколера, – единственный способ самоорганизации мира, который не требует другого времени существования сообщества, кроме внутреннего, циркулярного, где прошлое – всегда вечное настоящее.