5
В «Главах о богословии и Домостроительстве Воплощения Сына Божия» преп. Максим несколько в ином аспекте трактует образы Саула и Самуила: «Царствование Саула есть образ телесного служения Закону; Господь упразднил этот Закон как несовершенный… Саул есть естественный закон, которому Господь изначала вверил владычество над природой. Но поскольку он нарушил заповедь [Божию] через свое непослушание, пощадил Агага, царя Амаликова (то есть плоть) и был увлечен страстями, то отнимается [у него] царствование, дабы Израиль достался в наследие Давиду (1 Цар. 15:8 и далее), то есть духовному закону, рождающему мир, который славно воздвигает для Бога храм созерцания. Имя “Самуил” толкуется как “послушание Богу”. И пусть некоторое время Слово [Божие] священнодействует в нас по послушанию, хотя Саул и щадит Агага, то есть перстное помышление, но Слово-Иерей ревнует о том, чтобы умерщвлено оно было, и, посрамляя грехолюбивый ум как нарушителя Божественных заповедей, поражает его [Своими ударами]»6
7
Ср. толкование блж. Иеронима (перевод которого несколько отличается от текста «Септуагинты»): «Чтобы молящийся пророк не оказался не успевшим в своем ходатайстве, Бог повелевает, чтобы он не молился за грешный и нераскаянный народ. Сказанное же:8
Такой смысл, вероятно, имеет фраза: κάκείνων αιτείσθαι συγχώρησιν. Ср. у аввы Фалассия в «Главах о любви» I, 100: «Прощение грехов (συγχώρησιςάμαρτιων) есть освобождение от страстей, от которых не обрел еще покоя с помощью благодати тот, кто не получил еще прощения» (PG. Т. 91. Col. 1437).9
О великой силе молитвы, преобразующей жизнь грешников, говорит и св. Иоанн Златоуст: «Молитва спасла и ниневитян и быстро отвратила устремлявшийся с неба гнев и скоро исправила зараженную грехом жизнь. Такую мощь и силу имеет молитва, что хотя ниневитяне прожили свою жизнь постыдно и порочно, но когда вошла в город молитва, то быстро изменила все и вместе с собою внесла целомудрие, и справедливость, и дружбу, и единодушие, и попечение о бедных, и все блага»1
Здесь преп. Максим подразумевает, скорее всего, скорбь при покаянии, о которой часто говорится в древнецерковной аскетической письменности. «Терзания совести, воспоминание о смерти и тому подобные настроения, наполняя собою сознание подвижника, служили поводом к чрезвычайным подвигам необыкновенной строгости, препятствовали чем-либо наслаждаться, заставляя воздерживаться даже от необходимых потребностей и т. д.»2
Под чувством преп. Максим в конкретном случае (как и в ряде других) понимает, скорее всего, самую низшую часть души, непосредственно смыкающуюся с телом. В «Амбигвах» он говорит о трех «общих движениях» (καθολικας κινήσεις) души: о движении, «сообразном уму», «сообразном разуму» и «сообразном чувству» (την κατα νουν, την κατα λόγον, την κατα αίσθησιν); первое позволяет душе неведомым образом двигаться окрест Бога (αγνώστως περί Θεον κινούμενη), второе – постигать Бога посредством смыслов (логосов) тварного мира, а третье – соприкасаться с внешним миром (των εκτος εφαπτομένη) (см.: