Вор

Оська уже наклонился к Манюкину, неожиданным образом оказавшемуся среди гостей. Он совал Манюкину бумажки, попутно уверяя, что они настоящие, а тот, бывший уже в некотором подпитии, благородно отстранял настойчивую оськину руку. Самое примечательное в тот момент было: пустое и безнадежное лицо Митьки, выходящего из соседней комнаты; соединившиеся носками вовнутрь ноги Манюкина; широкая щель артемиева рта (Артемий провожал Пирмана, получал свои отчисления и пренебрежительно улыбался.) Тут кто-то поднес Манюкину для воодушевления стакан цветного вина.

— Данкен вас, — безразлично сказал Сергей Аммоныч. — Ну-с, про что прикажете?

Тут подошел к Манюкину курчавый Донька.

— Барин, — тихо попросил он, глядя в пол, точно робел произнести желанное слово. — Барин, расскажи про женщину… каких не бывает на свете, каких только во снах и видишь.

— Слушаю-с, — покорно дернулся Манюкин, и вдруг, поведя одним, значительно расширенным глазом, он объявил во всеуслышание: — Итак… история о том, как я этово… приспособил…. (— он что-то соображал —)… как я приспособил к христианской вере знаменитую Стаську Капустняк!.. Желательно?

Ему ответствовала покорная тишина.

— Про женщину, значит? — вытягивая ноги со стула, как бы в полудремоте переспросил Донька.