Воронка бесконечности

Наконец, вот она, конечная остановка автобуса, – можно выходить. И вдруг она поймала себя на странном ощущении: ей совсем не хотелось покидать автобус и входить в теплую квартиру, чтобы хоть недолго побыть рядом с ним, наедине. В теплую пустую чужую квартиру…

Это ощущение возникло неожиданно уже в первый раз, когда они сюда приехали. Хрущевская пятиэтажка, спрятавшаяся где-то в лабиринте медведковского квартала среди точно таких же пятиэтажных сиамских близнецов. Далеко даже от автобусной остановки, не то, что от метро… Одна она ни за что бы не нашла ее. Такси здесь ни за что не поймаешь – просто не найдешь, вот и все. Не уговоришь шофера ехать сюда, на эту забытую Богом окраину, никто тебя не повезет ни за какие деньги – ни днем, ни, тем более, вечером.

На крыше мышиного цвета пятиэтажки красовался лозунг «Даёшь БАМ!» — единственное яркое пятно в округе, а на двери подъезда нацарапан незатейливый изыск русского языка – коротенькое слово, хорошо известное народам всего мира. Перед домом ни одного деревца, у подъезда торчит одинокой уродиной обломившегося зуба телефонная будка с выбитыми стеклами, вырванной с «мясом» трубкой и, кажется, с отсутствующим диском. «Значит, – привычно отметила она про себя, – отцу не позвонить, если будет задерживаться, – в этом районе телефонов в квартирах еще нет, и неизвестно, когда поставят».

Они торопливо вошли в подъезд – входная дверь отчаянно заскрежетала, заскрипела, поддалась с трудом. В подъезде воняло кошачьей мочой и еще какой-то гадостью. По грязной заплеванной лестнице поднялись на третий этаж… Она видела себя со стороны, отстраненно наблюдая за ними, будто прокручивала пленку черно-белого фильма в замедленном режиме.

…Вот он вставил чужой ключ в замок чужой квартиры, вот хлипкий чужой замок заупрямился, прокручиваясь, не признавая в нем хозяина, но потом все-таки подчинился ключу и руке, державшей ключ…

Вот они вошли в квартиру, а затем ключ снова дважды повернулся в замке, защищая, отгораживая их от внешнего мира.

Она ни разу не спросила, чья это квартира, где хозяева, не могут ли они вдруг прийти. Кажется, он однажды сказал, как бы между прочим, что это квартира каких-то родственников… Очень бедно обставленная комната, разнокалиберная ветхая мебель, как на старой даче, пыль повсюду. Наверное, хозяева тоже приезжают сюда редко…

Да, это точно в соответствии с линией партии – каждой советской семье по отдельной квартире! Конечно. Никто же не обещал хоромы. Убогая советская халупа начала семидесятых… Коммунистический тупик хрущевской однушки в одном, отдельно взятом районе на удалении от кремлевского рая. Хрущевки Медведкова, Бирюлева, Черемушек – конечные станции на пути к светлому коммунистическому Завтра. А сегодня конечная остановка здесь – именно здесь и находится однокомнатный советский рай… Но зато в квартире хотя бы сухо и тепло – уже начали топить.

В квартире повисло неловкое молчание. В крошечной пятиметровой кухне Олежка нашел спички, две чашки, заварку чая, немного сахара, поставил на огонь чайник, достал из кармана пиджака большую плитку шоколада. Да, вот так лучше: чаем можно заполнить какое-то время, а у нее его не так уж и много…

Как страшны, как отвратительны эти свидания в чужой квартире, с чужими запахами, в чужой постели! У нее возникало ощущение, будто кто-то невидимый и ехидный стоит рядом и наблюдает за ними, и делает ядовитые замечания, дает фривольные советы. Ну да, конечно, старая кровать омерзительно скрипит, вот-вот развалится…

Ну да! И что с того, – тебе-то какое дело?!

Лежа с ним рядом, прижимаясь к нему всем телом, обнимая, целуя его, она, в который раз, поймала себя на странном ощущении: она наблюдала за ними словно со стороны, сбоку или сверху – очень неприятное чувство…

«Что же такое происходит с ними – или с ней? – спрашивала она себя. – Ведь они сейчас так близки, как только возможно».

Ей так его не хватало! Может быть, всему виной эта чужая квартира, чужая постель? Но услужливая память подсказывала устами героя «Пяти страниц», что виною не комната и не кровать.

«Ну да, это все как-то не так и не то, – заводила она внутренний диалог с самой собой. – Но что теперь делать? Надо же им где-то встречаться. Они же не герои западного фильма. Тем проще: пошли в любую гостиницу – и все! А в этой стране такое невозможно!»

Олежка был такой же, как всегда, очень нежен, деликатен, ни о чем не спрашивал… Тот, самый главный, вопрос она подмечала несколько раз – в его глазах. И ей казалось, он уже все понял про нее и просто боится задать прямой вопрос, и отводит глаза. Она понимала: он боялся спрашивать. Он боялся услышать ее ответ. «Но если это так, – с ужасом спрашивала она себя, – что он может подумать о ней? О ней, которая никогда не умела принять решение, не умела сказать решительное “Нет!”»

Она понимала: так больше нельзя. Так можно себя потерять… Весь вчерашний вечер она провела с Деятелем.