Воронка бесконечности

Мама всегда была для нее эталоном. Ей нравилось в маме все: и решительность, и энергия, и умение принимать решения. Она умела жестко отсекать то, что ей не нравилось – этого просто не существует, и конец делу! Мама никогда не будет колебаться, если уж что-то решила – отрежет раз и навсегда! Конечно, так легче, но понять этого она никак не могла: ведь в мире существуют и полутона…

Так что мать и дочь не очень понимали друг друга.

И были вещи, которые мама считала излишним или даже неприличным обсуждать. Мама была такая сдержанная – и в словах, а часто и в выражении чувств. Такая мамина закрытость иногда обескураживала ее. Что скрывалось за этим? Установки в семье? Жизнь в жестокой, лицемерной системе? Эхо страха на генетическом уровне, в подсознании?

Иногда ей казалось: родители, особенно, мама, но бывало, что и отец, воспринимали ее жизнь лишь как неотъемлемую часть их жизни, словно не могли свыкнуться с мыслью, что эта жизнь у нее своя собственная, отдельная… Может быть, они считали, что в этой своей жизни она немедленно во что-нибудь вдрюпается?

– Да все я понимаю, все. Не надо уж из меня делать-то… меня изображать каким-то монстром. Ну да, конечно, знаю: он способен на сильное чувство и к тебе, насколько я понимаю, относится серьезно, искренне… Это видно по его поведению. Однако выйти за него замуж ты все равно не можешь. Ну, конечно, ты вольна уйти к нему, пожалуйста, – только куда?

Она хотела что-то сказать, но отец продолжал:

– Может быть, ты не знаешь, но его мать явно не жаждет поселить вас у себя. Мы с твоей матерью однажды уже объяснились с ней по этому поводу – она сказала, что у них вы жить не сможете. Она-то думала, что он поселится у нас – так и сказала. Ну, а здесь он жить не будет: я этого не допущу. Я хотел бы ошибиться, но, по-моему, это очевидно – положиться-то на него нельзя. Эти его выбрики постоянные… Неужели ты и дальше будешь их терпеть? Одни его мавританские страсти чего стоят?! Просто какой-то Отелло! И к тому же, согласись, он все же эгоист! Почему он думает только о себе? А о тебе он разве когда-нибудь думает? И, наконец, все же объясни ты мне, пожалуйста, дорогая моя дочь, как тебе может быть с ним интересно? Вот скажи: он хоть читает что-нибудь, он чем-то интересуется, кроме своих чувств? Ну, вот за что его можно уважать? – пытался понять ее отец.

«Ну да, вот сейчас еще скажет о гордости, о достоинстве! – думала она. – Да, достоинство, да, уважение – без этого нельзя. Но ведь это мой выбор! Разве я не имею права выбрать того, кого я люблю! В этом же и состоит свобода. Ну, правда, лучше бы гордиться своей любовью, а он не всегда дает ей такую возможность… Но разве нельзя любить человека просто так: лишь за то, что он есть на этом свете, и любить его таким, какой он есть, а не за особые заслуги и достижения? Тогда что же – любовь непременно надо заслужить? Но об этом она никому не говорила».

Может быть, в своей любви к ней Олежка подсознательно стремился проявить лучшие качества: искренность, деликатность, правдолюбие. Ей льстило его романтическое обожание, его меланхолия. И вот уж кто был начисто лишен цинизма, лицемерия, за версту чувствовал фальшь, не переносил приспособленчества, карьеристов, окольных путей! Он был прямой, искренний – он был настоящий… Но любовь слепа, а часто и глуха. Она не видела и не понимала, что он не хватает звезд с неба, элементарно невоспитан, груб, у него странные представления о кодексе рыцарской чести, почерпнутые из плохих романов, а среда, в которой он жил, наложила отпечаток на его представления и привычки.

…Молнией сверкнуло воспоминание… Вот она сдала последний экзамен… Выскочила из университета радостная, счастливая, возбужденная … Олежка ждал ее у самого входа, в руках небольшой скромный букет:

– Ну, студентка третьего курса, поздравляю тебя! – И в голосе его звучала гордость за нее.

…Она молчала, ничего сейчас не ответила отцу – все равно убедить его невозможно.

Отец пытался скрыть свое беспокойство, но видно было – встревожен. Потом сделал над собой усилие, потушил тревогу в глазах и с тонким юмором произнес:

– Ладно, Майк, не вешай носа, слышишь? И порадуйся: ведь, слава богу, живешь ты не в Шотландии в XIX веке, и старый суровый отец твой – я, а не мистер Броуди!

Ну, просто в точку! В те дни она как раз зачитывалась «Замком Броуди» Кронина и проливала слезы над судьбой несчастной Мэри, попавшей в такую же беду, как и она, и изгнанной из дома на произвол судьбы своим жестоким отцом.

В те тяжелые дни она металась, не находила себе места.

– Что же мне теперь делать, а, Майк? – спрашивала она любимую университетскую подругу, ее тезку Майю.

Они сидели в университетской столовой – прогуливали какую-то скучную лекцию, ну и надо же было пообедать! А в профессорском зале столовой в этот час было почти пусто, не то, что в их студенческом отсеке.