Воронка бесконечности

Нет, но это же ясно! Они же сейчас пока еще просто не готовы… Она не может… Они не могут… Если вдруг появится он… Она пока не готова стать матерью. Может ли она взять на себя такую огромную ответственность, как ребенок? Ведь ей никогда не приходилось это делать! А еще все крутился в голове разговор с Аленкой: «…Вот Люська Гордеева… Пошла она получать пособие на свою Машку, а ей из очереди как заорут: иди подальше и молчи в тряпочку со своей пятирублевой… Ты что, тоже так хочешь?»

Нет! Так она не хочет.

Да. Надо это сделать. И вообще, слишком уж она чувствительна! Зачем делать из мухи слона? Многие поступили бы на ее месте точно так же! Нельзя быть размазней – надо действовать рационально!

И вдруг в ночной больничной тишине ей послышалось… Что это? «Мама, а бывают черные дожди?..» А, это же «Колыбельная». Так пела Веслава Дроецка в песне о ее малышке-сыне на голубой гибкой пластинке. Или просто в ушах звенит?

Черный дождь для ее ребенка?

Нет! Нет! Это же ее первый ребенок. Ребенок от любимого человека! И, в конце концов, он тоже уже живой… Наверное…

Неужели она сделает это? Как же можно? Это ужасно, этого нельзя, и она этого не сделает! Это же противоестественно… запредельно! Она не будет этого делать! Как хорошо, что период плохого самочувствия уже прошел – она снова себя отлично чувствует и выглядит даже лучше, чем раньше. Похоже, ей это все на пользу идет… И Олежка ей в последние дни об этом несколько раз уже сказал.

Нет! Нет!! Что она здесь делает? Надо собраться и уйти – немедленно! Нет, конечно, нет, немедленно нельзя, нужно дождаться утра – и все! И она уйдет! Все равно она рано утром уйдет отсюда, и это будет целиком ее решение – только ее! Она докажет всем им, что тоже умеет принимать решения! Она как-нибудь справится с ним, с малышом, когда он родится, да и Олежка будет рядом: они распишутся и будут всегда вместе, вот и все.

Она убеждала себя в том, что надо так поступить, но в глубине души знала: этого она не сделает.

Стоило ей только подумать о том, что ее ждет утром, как резко перехватывало дыхание, и становилось трудно дышать.

Больно, горько, стыдно. Боль пронизывает. Страх обжигает. Стыд рвет на части. А из темноты только беспощадный черно-серый ветер рвется в окно, заходится весь в стариковском хриплом кашле курильщика, стучит огромным черным кулаком в стекло, да пляшет, дрожит перед затуманенными глазами тонкая призрачная сетка черного дождя.

Она закрыла глаза, но легче от этого не стало. Наоборот. Появились и начали беспорядочно сменять друг друга картины упоительной антрацитовой ночи, стонавшей, всхлипывавшей от беспробудного наслаждения. А потом эти картины оттесняли, выталкивали, надвигаясь, сцены из любимого балета «Вальпургиева ночь».

«Как странно», – отрешенно подумала она. Раньше ей казалось, что звонкие колокольчики звенят радостно, нежно – ведь они ласковые, добрые. А оказывается, они коварные, злые, звучат ехидно, насмешливо… Да они просто издеваются!

Отчаяние. Досада. Сожаление. Горечь. Страх, не отпускавший ни на минуту.

Била наотмашь, пронзала мысль: жизнь обманула. Жизнь подвела.

Да, но…

Нет. Так – надо. Другого выхода нет. И вообще – она не будет делать из мухи слона, нет. Все-таки она чересчур уж чувствительна! Так нельзя. Дело-то ведь житейское.

«Да» и «нет» сначала посидели на трубе, потом вволю покатались на огромном чертовом колесе, после чего оба шалуна одновременно спрыгнули, покувыркались и тут же затеяли игру в салочки.

Отчаяние. Досада. Сожаление. Горечь. Страх, не отпускавший ни на минуту.

Вот беда! Ну, как же избавиться от этого проклятого, липкого, унизительного, пронизывающего все ее существо страха? Одолел страх!.. Ну почему она такая трусиха? А еще неотступно преследовало чувство вины – перед родителями, Олежкой, перед собой, перед ним.

Темная зимняя ночь. Снежная буря – вон как завихрило, небо черно. Но как же так – ведь сегодня же был еще октябрь, дождь, осень?

Время споткнулось и со всего размаху шлепнулось лицом прямо в грязь. Время перестало отсчитывать минуты и секунды – оно сделалось неподвижным, оно остановилось. Воронка страха и неуверенности затягивала ее все глубже.

…Еще оставалась безумная, очень слабая надежда: а вдруг все-таки в последний момент произойдет что-нибудь… ну неизвестно что – и можно будет изменить ужасное решение?