Воронка бесконечности

И, конечно, точно в свой срок явилось хмурое бессердечное утро. И опять длинный гулкий коридор. Дверь. От страха ее снова сильно затошнило. В тягостном, полном вязкого первобытного страха, ожидании она присела на самый краешек одного из трех сдвинутых, так что получилась скамейка, стульев, поставленных в коридоре перед этим ужасным местом. Еще немного ожидания на этой шаткой скамейке. Сердце выскакивает из груди, в горле пересохло, руки ледяные, дрожат, ее тошнит, знобит, кружится голова, и кажется, что болит все тело. Безжалостная и унизительная, бьющая по чувству самоуважения и достоинства реальность у порога. Небольшая операционная. Оттуда не доносится ни звука. Тихо. Мертвая тишина. Идет операция.

Все. Конец. Дверь открывается. Медсестра помогает выйти, сопровождает по коридору до палаты, крепко поддерживает под руку предыдущую жертву:

– Вы дойдете сами или давайте подкатим кресло?

– Да, дойду…

Ой, какой слабый у женщины голос… А лицо у нее бледное, и возраст определить невозможно.

– Следующая! Проходите!

А, ну, вот и конец. Решение было принято – захлопнулась клетка! Никуда не денешься. Нож гильотины… Бесповоротно. Все! Это просто жестокий и циничный человеческий конвейер. Врач, хирургическая медсестра. Еще немного страха… но уже другого страха.

Короткий осмотр. Голос врача – густой, полный сил, спокойно-безразличный:

– Так, это будет десять, нет, уже скорее одиннадцать недель… ладно. Да, сейчас, начинаем. Маша, все готово? Давай ей маску…

Потом высокий белый потолок вдруг как-то опасно приблизился, закружился, завертелся, завернулся в большую страшную светящуюся воронку с полыхающими внутри огнями – и жжж-ж… – втянул ее в себя всю…

Вот и все. Вздох облегчения – и пустота.

А под дверью поджидает своей очереди на экзекуцию следующая страдалица. Потом еще, и еще, и еще…

Все, кажется, пронесло! Она лежит в огромной палате. Кроме нее здесь еще более десятка таких же, как она, женщин. Разных, совсем молодых и уже не очень, и без возраста, и совсем, как ей показалось, поношенных. Они еще отлеживаются после операции или уже совсем привычно ходят туда-сюда в принесенных из дома халатах, снуют, сидят, полулежат, лежат, спят, болтают, ходят к телефону, звонят каждый час, проверяют, дома ли мужья и чем они там занимаются, без жен, и не ускользают ли они от их недремлющего ока, и смотрят ли за детьми, и накормлены ли дети, и сделаны ли уроки у детей. А еще сплетничают, перечисляют признаки, по которым можно узнать совершенно точно, не изменяет ли муж и есть ли у него любовница – по тому, как он на тебя смотрит, или не смотрит, и не слишком ли он оживлен и весел, или, наоборот, задумчив, или утомлен… И обсуждают, как лучше его удержать в семье, и как женить на себе любовника или хотя бы подольше удержать его рядом, и спорят насчет наиболее надежных методов предохранения… Ну, чтоб хоть не каждые три месяца залетать, потому что ведь уже надоело сюда попадать – мучение одно и переживание! И потому что:

– Ты поняла, Барышева, ну, сколько уже можно? Ведь ты просто как на работу сюда приходишь. Чтоб больше я тебя здесь не видел, по крайней мере, ближайшие полгода! Не возьму больше – рожай уже, наконец, или иди куда хочешь! – вот как ей врач-то сказал, а куда ты от этого денешься?!

– Ну да, точно! Слушайте, девочки, и ведь знаете, главное, ничего не помогает, – перебила ее другая женщина, лежавшая на кровати в самом углу палаты и листавшая какой-то журнал в яркой обложке. – Вот я, к примеру, два месяца уже по одной немецкой книжке дни считала, считала, и по всему выходило – безопасные несколько дней! Все вроде бы как в книжке сделала. Ведь у нас уже двое детей, и муж-то мой ни фига об этом не думает – ему бы только вперед… А иначе – так он ведь на сторону пойдет. По-моему, у него кто-то уже и есть: нам все звонят по вечерам, и когда я трубку беру, молчат… Дышит она, понимаете?.. Вот гадина!

– Вот, и у меня точно так же, – вступает в разговор еще одна женщина. – Все они одинаковы! Гады… Им бы только свое дело сделать… Мужику-то что, ему лишь бы удовольствие лишний раз получить, он же особо и не думает ни о чем, и ему, конечно, лучше без резинки-то, и не ему потом, если что, в больницу на аборт идти… Так ведь, девчонки?

– Ладно, девочки, сейчас еще ничего – хоть с наркозом делают, не то, что еще совсем недавно, по живому ведь раньше драли! – откликается совсем молодая девчонка, сидящая на кровати у самой двери палаты. – Так ничего хотя бы не чувствуешь…