Воронка бесконечности

– И ничего ты не знаешь, Аньк, молодая еще! – вставляет реплику ее соседка, не очень уже молодая женщина с унылым и каким-то помятым лицом. – Это только в этой больнице, ну, и еще в нескольких так, а в остальных-то – кошмар, по-прежнему без наркоза делают. Вот поэтому все сюда и стремятся попасть, – назидательно заканчивает она.

– И чего, газа этого им, что ли, жалко, как его там? Не помню… Да ладно, чего там говорить! Так вот, а я… Что я говорила-то, а?.. А, ну, в общем, результат моих экспериментов – вот он, налицо! Опять я сюда попала, уже второй раз в этом году, и значит, врут все в этой книжке. У моего-то, знаете, какая любимая присказка: «Он пошутил – она надулась», во как! Ему бы хоть раз сюда попасть! – тяжело вздохнув, заканчивает женщина, читающая иллюстрированный журнал, тяжело поднимается с кровати и идет в коридор звонить мужу.

И еще, и еще шепчутся, рассказывают о своих и чужих мужьях и любовниках, вяжут шапочки и кофточки, вяжут фразы и рассказы…

Хорошо, что уже вечер. Завтра утром, наверное, можно будет уйти домой. Скорее бы! Сейчас она не чувствовала больше ни горечи, ни вины – одно только огромное облегчение. Все! Кончено! И страх тоже как будто ушел, беззвучно затворив за собой дверь и не попрощавшись. Ну и слава Богу! Только вот ее многомерный цветной мир что-то поблек, потерял объем и краски, стал плоским, черно-белым, как старое кино. Ладно еще, хоть не немое. Но это совсем не страшно, только странно, непривычно.

… А за окном снова стояла черная ночь. Шел сильный дождь, стучал по крыше больницы, по жестяному карнизу палаты. Пришла медсестра, погасила в палате свет. Она улетела в сон молниеносно – и так же молниеносно проснулась, словно закрыла и сразу же снова открыла глаза. Это медсестра зажгла свет. Оказывается, уже наступило утро, хотя за окнами черно – просто в конце октября светает поздно. А ночь прошла моментально, будто ее и не было! Боже, ведь она словно провалилась в какую-то черную дыру, без чувств, без сновидений. Никогда, ни до, ни после того она не засыпала так глубоко, так крепко – вообще перестала ощущать себя.

В палату пришел врач, осмотрел всех и отпустил домой.

Больше нет ничего. Ее больше нет. Или его? Она так и не узнала. Ребенка, который приехал с ними из совхоза «Московский», уже не было.

«Может быть, так лучше, – утешала она себя. – Очень несуразными были бы у него мать и отец. И вообще… Зачем было делать из мухи слона? Подумаешь, тоже! Дело-то, как говорят, житейское…»

Наше время. Я и Она…

Дело житейское.

– А, ты все еще здесь? Ну что ты все заладила: помнишь, помнишь?.. Что тебе еще от меня надо? – я посмотрела на нее с плохо скрываемой неприязнью. Какая же она зануда! От досады я не очень владела собой. Мне было совсем не до вежливости.

– Ты никогда не умела принимать решения! За тебя всегда и все решали родители. И о том, сохранить ребенка или нет, – тоже.

– Но ведь и он тоже не остановил, промолчал. Конечно, так проще, и не надо принимать решения… И ты молчи лучше, а то еще опять будешь упрекать меня в предательстве!

– Скорее слабость… А он… И что, стал бы его кто-нибудь слушать! Даже ты… Ты уже все за всех решила.

– Ну, знаешь! Не тебе меня судить. И потом, а ты что, не помнишь, какое было время? Во-первых, можно было достать в аптеке – или я уже не знаю где! – хоть какие-то надежные контрацептивы? А резиновое изделие номер 4 или 2, или их еще галошами называли, ты помнишь? А? Или тебя больше устраивает кружка Эсмарха? Отличная, надежная вещь! Блеск! Только для этого нужно было как можно быстрее оказаться в ванной. Или вот еще эти противозачаточные суппозитории… ну, как же их там… желтые такие, ты не помнишь, как они назывались, нет?

– Скажи спасибо, хоть не цианид ртути! – моментально съязвила она.

– Да ладно, это теперь уже неважно! Зато какие тоже были надежные, просто суперские! – уже открыто издевалась я. – Прямо умереть – не встать! Ну что, перечислять тебе дальше изыски советской фармацевтической промышленности? А, да ладно! Но вообще-то… ну ведь как-то несправедливо же все это! Ведь очень многие мужики вообще никогда ни о чем не думали, считали, что такова уж бабья доля, и пусть женщина об этом думает – вот тетки и попадали туда каждый год, а то еще и по несколько раз в год! Ну, просто уже живого места не оставалось, и опять туда надо – а куда денешься? Бесчеловечная человеческая живодерня. А если в больницу уже не брали – ну, срок там зашкаливает или слишком часто получался внеочередной залет – тогда к шарлатанам шли или в домашних условиях что-то с собой делали, ведь голь на выдумку хитра… И что потом? Ведь статистику смертности от советских людей скрывали!

– Да, я помню, – сухо отреагировала она.