Иногда они обсуждали события, происходившие в Москве, в стране. Ее, поглощенную своей сумасшедшей любовью, но выросшую в интеллектуальной семье, среди людей, говоривших честно о прошлом и настоящем страны и остального мира, о сути общественных явлений, ее, учившуюся на идеологически
…В тот вечер они сидели на скамейке в опустевшем Нескучном Саду.
– Ну вот почему все так ужасно у нас в стране? Почему нас окружают одно лишь хамство и мракобесие, как ты считаешь? Вот, например, сегодня днем, когда мы с тобой зашли в то кафе перекусить… И вчера, когда я в магазин за молоком зашла – лучше бы не заходила! Опять обхамили, все настроение испортили, – уже не в первый раз задавала она Олежке один и тот же вопрос. – А представляешь, вчера у нас было комсомольское собрание курса – и опять!
– А что – опять? – заинтересовался Олежка, придвинувшись к ней.
Он уже привык к тому, что она рассказывала ему последние новости своей студенческой жизни, и даже настаивал на этом.
– Ну, что, что? Снова один наш студент – Сережка Пономарев, толковый, кстати, очень парень и учится почти только на отлично… Да я тебе, по-моему, рассказывала… – со злобой в голосе добавила она.
– Ну, да, я помню, и что с ним такое? – произнес Олежка, еще теснее придвигаясь к ней и нежно прижимая ее к себе. – Ой, слушай, а ты не замерзла, кстати?
Она нетерпеливо помотала головой.
– Ну так и что с ним?.. Нет, постой, так он тебе что, кстати, нравится, что ли? – с неловкой усмешкой спросил он, пытливо заглядывая ей в глаза.
«Странно! Разве я когда-нибудь давала ему повод для ревности, – подумалось ей вдруг. – Тон у него шутливый, но в каждой шутке…»
Он притянул ее к себе, его губы потянулись к ее губам.
– Да подожди ты! – отодвинулась она. Сейчас ей было не до нежностей. – Ну, да, нравится, конечно… Ой, да ладно тебе! – засмеялась она, прочитав ревность в его взгляде. – Я ведь не в том смысле совсем, а просто… Он хороший парень, умный, и ты даже не представляешь себе, какой начитанный. Он, кажется, вообще все на свете знает и обо всем… Так вот, представь себе, так и влепили ему строгий выговор на собрании! За то, что он в своем докладе на семинаре по истории СССР пытался доказать, что норманнская теория происхождения нашего государства имеет такое же право на существование, как и другие! Ну, ты ведь помнишь, я тебе эту норманнскую теорию излагала на прошлой неделе?
– Ну да, так, что-то в общих чертах… Да, помню. Вот черт! А почему к нему, к этому вашему… ну, к Пономареву-то этому самому вообще привязались, а? Ну, норманны, ну, Рюрик, ну, и что с того? И какая разница вообще-то?
– Да, в общем-то и вправду, разница-то и не очень велика, если так уж посмотреть… Но понимаешь, у нас ведь история – это наука совсем не свободная, а, наоборот, полностью зависит от власти, от политики партии и правительства, и надо изучать историю строго по версии, утвержденной партией, вот так!
– Да… Это… тогда все ясно…
– Ну вот, так и влепили Сережке нашему строгий выговор с занесением в личное дело. Я-то, конечно, против голосовала, и еще несколько человек – тоже, но большинство… А как же! Ведь демократический централизм и подчинение меньшинства большинству, и комсомольская дисциплина, и вся эта фигня…
– Да… хорошо, что у нас на предприятии комсомольские собрания бывают редко и как-то такой ерундой не занимаются… Нет, ну, правда же, это, ну, таких вопросов не обсуждают. А все больше производственные проблемы и, там, кто в передовиках, а кто… это самое… отстающий. Вот так больше… Слушай, Майк, ладно тебе расстраиваться-то! И вообще, пойдем уже, что ли, а то до «Рекорда» еще добираться через мост надо, и никак туда не доехать, – тут он посмотрел на часы. – Слушай, пора! Полчаса как минимум, не меньше, идти-то, если, конечно, не бежать. Пошли, а то мы так и на сеанс опоздаем.
Когда они уже сидели в фойе кинотеатра, ожидая, пока суровая и неприступная контролерша пустит зрителей в зал, – благодаря Олежке, который, в отличие от нее, приходил всегда вовремя, они вошли в кинотеатр задолго до начала фильма и даже еще успели зайти в буфет, – она вдруг сказала задумчиво:
– Да, а Сережке нашему даже еще повезло!
– Ну ничего себе повезло! В чем это?
– Да ничего ты не понимаешь! Вот если бы другой преподаватель попался, чуть менее либеральный, его и из университета попереть легко могли бы!
– Да ты что?! А разве так может быть – за доклад? – изумился Олежка.