Воронка бесконечности

– А вот представь себе! Очень даже запросто может быть – и бывало! Если бы он оказался в семинаре у … ладно, я не буду называть имен, тебе они все равно ничего не скажут, а я знаю: отец мне рассказывал и мама… И в 60-е годы, знаешь, одного или двоих студентов выгнали прямо с последнего курса университета только за то, что они осмелились написать что-то подобное, и потом они уже доучиться нигде не могли – их просто никуда не брали.

– Я не знал… Ну, ладно, Майк, будет тебе, хорош уже расстраиваться! – сочувственным тоном произнес Олежка, заметив ее печальное лицо и унылый, какой-то потухший взгляд. Потом посмотрел на нее и добавил: – Какая ты сейчас красивая! Ты даже сама не знаешь, какая ты красивая! Всегда, конечно, но сейчас ты вообще какая-то… особенная!

Она смутилась, опустила глаза, пожала плечами:

– Странно… Знаешь, а отец сегодня утром мне как раз сказал, что все мы на любителя… Так что ты, наверное, необъективен в отношении ко мне.

– Твой отец неправ! И потом, вообще, зачем он так говорит? Это же… это самое… ну как бы лучше сказать? Он же занижает самооценку человека – твою самооценку, а это неправильно, по-моему! – Он обнял ее, нежно поцеловал в щеку и, понизив голос, тихо сказал: – Слушай, лапа… А знаешь что? У меня сегодня мать с Толиком уехали в гости к знакомым, и дома только одна бабушка осталась, а она очень рано спать ложится в дальней комнате… Давай после кино заедем ко мне, а? Ну, хоть ненадолго, давай? Побыли бы с тобой совсем-совсем одни, совсем наедине… У нас это так редко бывает. Так хочется почувствовать тебя совсем рядом, близко-близко… Вот бы здорово, правда? А то, знаешь, я так соскучился по тебе… Просто хочется почувствовать тебя рядом. Мы ведь совсем не бываем вдвоем. …А тебе хотелось бы? А может, ты могла бы и остаться у меня сегодня?

– Нет. И знаешь что… Будет уже поздно… Нет, не смогу я сегодня.

– Ну, хоть только на один часик заедем, ладно?

– Нет… Не могу. Я обещала отцу, что вернусь не очень поздно… Подожди еще немного, ладно? – и она посмотрела на него нежным взглядом, который говорил больше, чем любые слова.

Олежка подавленно замолчал, надулся, смотрел куда-то в сторону.

– Ах, да! – вспомнила вдруг она. – Слушай, я тут принесла тебе кое-что прочитать. Это я переписала из… ну в общем, из одного издания… Так, небольшое сочинение.

– Что ты принесла? – его голос прозвучал глухо: он пытался не показать своей обиды.

– Да так … Тут, кое-что… Ну, кусочек статьи… это все о нашем комсомольском задоре, о лозунгах, о лицемерии… Перепев лозунгов и нашей песенной классики – ну, в общем, что-то в этом роде. Пародия на нашу действительность. Это не очень большой текст… На вот, прочти, ты успеешь, этот опус небольшой, и все равно еще пока время до сеанса есть, а мне интересно твое мнение.

– Так о чем это? – заинтересовался он.

– Понимаешь, мне это понравилось, – тихо сказала она. – Ну ты же и сам помнишь все эти поучения, и как в школе нам говорили: «Я, я! Нечего тут якать, я – это последняя буква в алфавите!» Нет, ты помнишь?

– Да я как-то… на это все особого внимания не обращал…

Она дала ему несколько плотно исписанных ее крупным четким почерком листочков.

Орлята учатся летать[26]

Орлята учатся летать! Но крылья в неволе только мешают. Дети рабочих жили, учились, закалялись, как сталь, и, главное, боролись в точности так, как и завещал им великий Ленин, как учила их Коммунистическая партия. Уже третье поколение борцов за святую свободу чистило себя под Вождем. Всегда будь готов! Убежденные в том, что, если надо, значит – надо, и недобрым метелям недолго осталось кружиться, вечно молодые ребята семидесятой широты[27] следовали за партией и энергично шагали по дорогам, которые в детстве прошли, и по тем, по которым пройти предстоит. Они славили Родину делами, строили города одной смелостью, проходили сквозь шторм и дым, и сквозь метели, бушевавшие рядом, давали отпор душителям всех пламенных идей. Дни и ночи взвивались жаркими кострами, достигавшими небес. Дети Галактики будили утро голосами, пели, как дети, и не было для них преград ни на море, ни на суше, и не были им страшны льды и облака, и переделали они за годы дела столетий, и проносили повсюду пламя души своей.

Ура! Бурные, продолжительные аплодисменты.