…Редкие, урывками, короткие – всего на какой-нибудь час, полтора – встречи с Олежкой наедине, у Серого или у него дома. Больная тоска по нему в те беспросветные дни и пронзительные вечера, с переливающимся через края одиночеством, когда его не было рядом.
Если бы тогда были уже придуманы мобильники!
В любую погоду, а уже наступили серые непроглядные дни поздней осени или начала зимы – разве разберешь! – продувал насквозь, до костей, ледяной пронзительный ветер, сыпалась с неба колючая снежная крупа, – я почти каждый вечер бегала звонить на улицу к телефону-автомату. Большинство телефонов в квартале не работало, стекла были выбиты, двери будок проржавели и вообще не открывались или не закрывались, а около кабины непременно образовывалась непролазная грязь… Потом подмораживало, и трудно было подобраться к телефону и не поскользнуться, не упасть. Дверь телефонной будки невыносимо скрежетала, упорно не желая закрываться, когда кто-нибудь пытался прикрыть ее, чтобы спокойно поговорить в тишине. В кабине мерзко воняло – опять кто-то нагадил, только бы не вляпаться в темноте! Хорошо еще, если ничего не было сломано, искорежено и в будке или около нее имелось хоть какое-то освещение, – тогда был шанс набрать номер не вслепую и дозвониться до нужного абонента. Часто диск прокручивался вхолостую или, наоборот, заржавленный, намертво прилипал к аппарату и не желал крутиться, а трубка была оторвана с «мясом».
Если автомат казался исправным, перед ним возникала очередь – небольшая, два-три человека, но как трудно было переждать ее! И все-таки даже исправный аппарат постоянно глотал монеты.
Иногда телефон вовсе не подавал признаков жизни, и приходилось изо всех сил колотить по нему кулаками, стучать, трясти и в ярости, заливаясь слезами, орать на этого изверга, чтобы оживить. А железный десятиглазый истукан только молча смотрел всеми своими глазами, и казалось, – смотрел с издевкой.
Многие желающие позвонить уходили, не добившись результата.
Ах, так?! Как бы не так! Так не будет! Сколько раз удавалось заставить заговорить его голосом неработающий телефон! Непонятно как – но получалось.
Слава телефону-автомату! Какое счастье, что есть на свете телефоны-автоматы!
Во время редких и недолгих встреч приходил страх: больше нельзя было, теряя голову от счастья, без оглядки уплывать в Воронку бесконечности. А его мучили тоска и отчаяние. И
Наверное, у каждого человека есть способности, которые проявляются рано или поздно, а иногда рождается талант. Талант изобретателя, художника, сочинителя… А бывает, что человек обладает даром любви, заботы и понимания?
Он был вкрадчивым, деликатным, осторожным и очень нежным, старался лишний раз не говорить о наших отношениях, ничего не выяснять, боялся настаивать даже на более частых свиданиях – он выжидал. Как тонко чувствовал он оттенки моего настроения, какие деликатные слова, выражения ласки, любви находил, чтобы задержать, пусть на четверть часа, на десять минут, – а может быть, удержать. Два-три раза мы принимали решение остаться вместе…
– Майечка, лапа моя, я тебя не отпущу сегодня… Нет. Все. Правда. Я больше тебя никуда не отпущу. – Олежка говорил мягко, тон просительный, обволакивающий, но в голосе проступала решимость. Может быть, не железная, но решимость.
– Но мне же надо… Отец меня ждет. Я не могу остаться.
– Хорошо, давай тогда жить вместе, хочешь? Давай уже так решим, а?
– Но как мы это можем?
– Давай тогда поженимся!
– Но я сначала должна хотя бы поговорить с отцом… с родителями. И потом, вообще… Нельзя же так, сразу..
– Почему?!
Я не могла ответить. Не умела решить. И боялась – неизвестности, его среды, пристрастия к спиртному, его неистовства…
Эту темную глухую промозглую ноябрьскую ночь мы провели вместе, не смыкая глаз, у него дома. Сидели на кухне, пили бесконечный чай с вареньем, потом устроились на диване в проходной комнате. Лежали рядом, остро ощущали близость друг друга, и уже не счастье, а что-то большее переполняло нас… Разговаривали о чем-то отвлеченном. Вспоминались «Пять страниц», где возлюбленные могли часами говорить по ночам о чем-то совсем не постельном… Иногда вдруг от такой невообразимой близости начинала кружиться голова, и слова таяли и исчезали, оставляя после себя только крошечные лужицы.