– А что, может, Сталин во многом был и прав! Ну не во всем, конечно! Конечно, мы все осуждаем культ личности. А зато боялись тогда все, и страх был, и порядок! И жили люди нормально, и трудились, и о всякой там ерунде и не помышляли! – Он явно повторял чьи-то слова. Может, родителей? Или своей бабушки? – И вообще, и в войне мы же победили, и солдаты в атаку шли за Родину, за Сталина – с именем Сталина на устах погибали за Родину, забыла ты, что ли, да?! И потом, ты знаешь, что эта компания во главе с Дубчеком удумала?! Им же, видите ли, вот, это самое… ну, как это… да, вот! Им нужна была свобода слова, свобода вражеские голоса слушать, да еще этих проводников буржуазного влияния в страну впускать! Реваншистам, агентам империализма продаться они захотели, во как! Поняла? – кипятился Сашка. – А ты знаешь, чем это ваще-то попахивает? Реставрацией капитализма, ясно тебе? Штатники-империалисты и фээргэшники, конечно, в этом заинтересованы. Ну, а чехи эти – да они же ревизионисты! А свобода слова – ну зачем нужна чехам эта самая свобода?!
Даже так? Да он прямо как на комсомольском собрании выступает – вот как лозунгами чешет!
– А тебе она нужна? – не выдержав, перебила я словоохотливого Сашку.
– Знаешь, а ты не передергивай, не надо! Во-первых, что ты понимаешь под свободой? И потом, что это за власть такая, которая всем дает свободу! А нужна ли им эта свобода, ну, народу?
Я осеклась, но тут же ринулась в бой:
– Да, Саш, вот в этом ты, наверное, прав… Может быть, свобода нужна не всем, да и не все к ней готовы, не все ее хотят – не могут ее оценить. Кто-то ведь понимает ее как возможность творить все, что захочется. Но ведь если зажимать народ, не давать ему свободы и вот так душить его, то, конечно же, люди никогда и не научатся быть свободными и отвечать за эту самую свободу, – Я перевела дух и снова ринулась в бой. – И потом, Саш, ну как же так можно: вот молодые чешские парни подвергают себя самосожжению, жизни себя лишают за свою свободу и достоинство своей страны. Вот Палах, Заиц! Они ведь выступили против советской диктатуры с ее пулеметами и танками. За нашу и вашу свободу… Ну, не нужна им эта ваша диктатура! И вообще, если наше правительство их свободу танками давит сегодня, завтра это ведь и нас коснется – обязательно!
И вот тут в разговор снова встрял парень, сидевший напротив:
– Ты, знаешь что, ты говори, да не заговаривайся! Поосторожнее тут давай, ладно? А то знаешь… советская диктатура! Да за такие слова тебя… Ты, вообще, соображаешь: эту
– Во, это факт! Правильно излагаешь, Толян, одобряю, – залпом опрокинув рюмку водки, с удовольствием задышав ее вкус и не закусывая, опять включился в разговор Сашка. – А то ведь, если эти чехословаки такие ревизионисты, а правительство ихнее тем более, если они, это самое, проводники буржуазного влияния прогнившего Запада, да к тому же еще слабое правительство, так вот же пускай теперь почувствуют на своей шкуре, на что способна советская власть!
– Да нет же! Введение войск – это трагедия. И не только для чехов, но и для нас, и для всех советских людей даже еще больше, – отчеканила я слова, как строевой шаг. – А потом, как это, когда все руководство Чехословакии…
Тут я осеклась. Я хотела сказать им, что это ненормально, когда хозяин Кремля вызывает к себе на ковер руководство другого, суверенного, государства и отчитывает чехословацкое правительство, как неразумных малых детей, указывая, как жить дальше, предписывает, как им вести себя, перетасовывает членов правительства, как колоду карт, по собственной прихоти переставляет их, словно фигуры на шахматной доске… Но прикусила язык. А кто их знает? Вдруг кто-нибудь из них настучит в органы, особенно, Толян этот, шептун чертов! Каково тогда придется маме, отцу? Да и в университете мне так, пожалуй, не удержаться… Ведь выгнали же у нас всего несколько месяцев назад без права восстановления моего однокурсника Вовку Ромашова. А он в своей курсовой всего лишь осмелился доказать – на источниках! – что Ленин переоценил развитие капитализма в России начала XX века.