Ворота Расёмон

– О-Тами, прости, что я до сих пор молчала, но неужто ты и правда собираешься уйти и мальчонку на меня оставить? – обратилась О-Суми к невестке – не столько с упрёком, сколько просительно.

Та, даже не взглянув на неё, засмеялась:

– Что вы такое говорите, матушка!

У О-Суми отлегло от сердца.

– И то… А я уж глазам своим не поверила… – жалобно завела она – и сама расчувствовалась. По морщинистым щекам потекли слёзы.

– Если вы не против, я бы хоть насовсем осталась… Вот и ребёнок у меня – куда мне идти? – прослезилась и О-Тами, подхватив малыша на руки. Хиродзи вдруг застеснялся и потянулся за веткой сакуры, брошенной на старые татами в глубине дома.

О-Тами стала работать, как при жизни Нитаро. Но с замужеством вышло не так просто: О-Тами не выказывала к этому никакой склонности, хотя О-Суми старалась вовсю, то пытаясь пробудить в ней интерес окольными путями, то давая советы напрямую. Невестка каждый раз отделывалась расплывчатым: «Да-да, может, в будущем году…» О-Суми это и радовало, и тревожило одновременно. В конце концов она, хоть и опасалась людской молвы, решила и правда подождать до следующего года.

Однако минул год, а О-Тами по-прежнему трудилась в поле и ни о чём другом как будто не думала. О-Суми опять завела речь про нового мужа, на сей раз более настойчиво – возможно, потому что в деревне уже трепали языками, да и родственники начали ей выговаривать.

– О-Тами, ты ведь ещё молода, тебе мужчина нужен.

– Что ж поделать, если его нет. Да и неизвестно, как бы оно было, если бы сюда чужой человек пришёл. И Хиродзи жалко, и вам может не понравиться… А главное, мне-то каково будет мучиться?

– Вот я тебе потому и говорю: иди за Ёкити! Он, говорят, и в карты играть перестал.

– Вам-то, матушка, он родственник, а для меня чужой. Я лучше так перетерплю…

– Да ведь терпеть ещё долго – не год, не два.

– Ну что ж. И для Хиродзи лучше. Пусть мне тяжело приходится, зато ему вся земля достанется, ни с кем не надо будет делить.

– О-Тами! – Тут О-Суми всегда делалась особенно серьёзной и понижала голос. – Люди болтать любят. Смотри, никому не говори, что мне сейчас сказала.

Разговоры эти раз за разом будто укрепляли решимость О-Тами – и никогда наоборот. На самом деле невестка без мужчины работала ещё усерднее, чем раньше: сажала батат, жала ячмень, держала летом коров и даже в дождливые дни выходила косить. Эти усилия сами по себе не оставляли в жизни места больше ни для кого. В конце концов О-Суми – не слишком, впрочем, огорчённая – сдалась и бросила разговоры о замужестве.

О-Тами в одиночку, своими женскими руками, обеспечивала семью. Конечно, она старалась ради Хиродзи. Но упорство, похоже, было у неё в крови – глубинное, наследственное: ведь она была «пришлая», родом из бедной горной провинции. Соседки часто говорили О-Суми что-нибудь вроде: «Сильна ваша О-Тами, а по виду и не скажешь. Недавно у меня на глазах сразу по четыре больших снопа риса таскала».

О-Суми, в свою очередь, старалась отблагодарить невестку, помогая ей: играла с внуком, ходила за скотиной, готовила еду, стирала, носила воду из колодца по соседству – дела в доме находились всегда. Впрочем, О-Суми они не были в тягость, и она трудилась, не разгибая спины.

Как-то осенним вечером О-Тами наконец вернулась домой, неся вязанку сосновых веток. О-Суми, повесив маленького Хиродзи за спину, как раз разжигала огонь под большим чаном для мытья, который стоял на земляном полу в углу тесной каморки.

– Холодно. Чего ты так поздно?

– Решила сегодня побольше сделать.

О-Тами бросила сосновые ветки на кухне и, не снимая облепленных грязью соломенных сандалий-варадзи, подошла к большому очагу, где алые язычки пламени плясали над единственным дубовым корнем. О-Суми хотела было встать, но с ребёнком за спиной это сразу не удалось – пришлось уцепиться рукой за край чана.

– Ванна ещё не готова.

– Мне бы сперва поесть. Может, хоть бататом перекусим? Ты его уже сварила, а, матушка?

О-Суми неверными шагами прошла в кухоньку и принесла к очагу котелок с привычным варёным бататом.

– Сварила и тебя ждала – вот, остыл уже.

Обе нанизали клубни на бамбуковые палочки и поднесли к огню.

– Хиродзи крепко уснул. Спусти его на пол.

– Нет, сегодня так холодно, на полу спать никак нельзя.

Пока они говорили, О-Тами уже принялась за дымящееся кушанье. Так ели только уставшие после рабочего дня крестьяне: О-Тами кусала батат прямо с палочки, запихивая в рот целиком. О-Суми, слушая, как тихонько посапывает Хиродзи, и ощущая его тяжесть, подогревала клубни один за другим.

– Если так работать, как ты, то и есть надо в два раза больше. – О-Суми кинула на невестку восхищённый взгляд. Но та ничего не ответила, жадно поглощая ужин при свете коптящего очага.