Читаем Ворота Расёмон полностью

«С давних пор» – то есть, видимо, с того самого дня, как приехал сюда по назначению преподавать в военно-морском инженерном училище. В лавку он зашёл случайно – купить спичек. В небольшой витрине красовался макет броненосца «Микаса» с поднятым адмиральским флагом, вокруг – бутылки ликёра «Кюрасао», банки какао, коробки с изюмом. Раз над входом висит красная вывеска «Сигареты», наверняка тут и спички продают, подумал Ясукити и попросил коробок. За высоким прилавком скучал молодой парень с косящим глазом, который, не улыбнувшись и не доставая счёты, бросил:

– Вот, бесплатно возьмите. Обычные кончились.

«Возьмите» относилось к миниатюрному коробку, который прилагался к сигаретной пачке.

– Бесплатно мне неловко. Дайте тогда пачку «Асахи».

– Ничего. Берите.

– Нет-нет, дайте «Асахи».

– Да берите же. Если вам только спички нужны – зачем покупать лишнее?

Косоглазый явно желал проявить заботу, но и голос, и выражение лица были на удивление нелюбезными. Ясукити и правда не хотелось ничего брать даром. С другой стороны, уходить теперь тоже было неудобно. Делать нечего – он положил на прилавок медную монету в один сэн.

– Ладно, тогда дайте два коробка таких.

– Берите хоть два, хоть три. Денег всё равно не возьму.

Тут, к счастью, из задней двери с висевшим на ней рекламным плакатом сидра «Кинсэн» высунулось невыразительное прыщавое лицо мальчишки-приказчика.

– Хозяин, спички здесь!

Внутренне торжествуя, Ясукити купил большой коробок, который, конечно, стоил именно один сэн. Никогда ещё упаковка не казалась ему настолько красивой: этикетку с парусником, взмывающим на гребне треугольной волны, буквально хотелось вставить в рамку. Упрятав спички в карман брюк, он вышел на улицу.

Следующие полгода Ясукити заходил в лавку всякий раз, как шёл в училище и обратно. Закрыв глаза, он мог представить её обстановку во всех подробностях. С потолочной балки свисают связки копчёных окороков из Камакуры. Цветное стекло в раздвижной двери бросает зелёный отсвет на оштукатуренную стену. На дощатом полу разбросаны рекламные листовки сгущённого молока. На столбе в передней части лавки, под часами – большой календарь. А ещё витрина с макетом броненосца «Микаса», рекламный плакат сидра «Кинсэн», стул, телефон, велосипед, шотландский виски, американский изюм, манильские сигары, египетские сигареты, копчёная селёдка, говяжья тушёнка в соевом соусе… – всё это виделось Ясукити, будто наяву. За высоким прилавком – до боли знакомая фигура мрачного хозяина. Впрочем, Ясукити знакома не только его фигура, но и каждое его движение – как он кашляет, как он даёт распоряжения приказчику, как внушает покупателю, желающему купить банку какао: «Лучше возьмите не „Фрай“», а «„Дрост“, голландское». В этой привычной рутине не было ничего плохого. Но скучновато – факт. Заходя в лавку, Ясукити порой думал, что преподаёт в академии уже целую вечность (а, надо сказать, работал он там меньше года).

Но перемены, которым подвластно всё в этом мире, пришли и сюда. Однажды летним утром Ясукити зашёл за сигаретами. На первый взгляд в лавке не наблюдалось ничего нового. На мокром полу, как обычно, была разбросана реклама сгущённого молока. Но вместо косоглазого хозяина за прилавком сидела девушка лет девятнадцати, с европейской причёской. Анфас в её лице было что-то кошачье – что-то, напоминавшее кошечку с белоснежной шёрсткой, которая щурит глаза на солнце. «Ничего себе!» – подумал Ясукити, подходя ближе.

– Мне, пожалуйста, две пачки «Асахи».

– Сейчас, – смущённо ответила девушка. Вот только подала она не «Асахи» – нет, обе пачки были «Микаса», на обратной стороне которых красовался «асахи», флаг с восходящим солнцем. Ясукити невольно перевёл взгляд с сигарет на лицо девушки – и представил длинные кошачьи усы, отходящие от её носика.

– «Асахи». А это не «Асахи».

– Ой, и правда. Простите, пожалуйста.

Кошечка – то есть девушка – залилась краской. Выглядело это очень искренне и по-девичьи – совсем непохоже на современных барышень. Такими вдохновлялись литераторы из «Кэнъюся»[97]; несколько лет назад подобная натура пропала окончательно. Ища в кармане мелочь, Ясукити вспомнил рассказ «Такэкурабэ», сложенные «ласточкиным хвостом» фуросики, ирисы, квартал Рёгоку, красавиц с полотен Кабураки Киёката[98] – и ещё много чего. Хозяйка тем временем отчаянно рылась под прилавком в поисках нужных сигарет.

Из глубины лавки появился хорошо знакомый косоглазый хозяин. Взглянув на пачки «Микаса», он, похоже, сразу понял, в чём дело, и со своим обычным кислым видом, запустив руку под стойку, протянул Ясукити две пачки «Асахи». В этот раз, однако, у него в глазах мелькнуло подобие улыбки.

– А спички?

Девушка глядела так кокетливо, будто была готова замурлыкать. Хозяин, ничего не говоря, кивнул. Она мгновенно достала из-под прилавка маленький коробок спичек и, вновь смутившись, сказала:

– Простите, пожалуйста.

Грех её, конечно, был не в том, что перепутала сигареты. Переводя взгляд с неё на хозяина, Ясукити почувствовал, как улыбается сам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза