Ворота Расёмон

Семья является основой нашего просвещённого государства, и это налагает серьёзную ответственность на человека, являющегося её главой. Имеет ли он право сойти с ума, когда ему заблагорассудится? Мы позволим себе ответить на данный вопрос однозначно: нет. Представьте, что произойдёт с миром, если дать мужьям право лишаться разума по собственному желанию. Каждый будет счастлив оставить семью и распевать песни на дорогах, или скитаться по горам и долам, или прохлаждаться за казённый счёт в психиатрической лечебнице. Это неизбежно приведёт к тому, что семейные ценности, сложившиеся на протяжении нашей двухтысячелетней истории и составляющие нашу гордость, пойдут прахом. Пословица учит: осуждать нужно не человека, а грех. Мы отнюдь не призываем заклеймить позором личность г-на Осино. Тем не менее, мы хотим привлечь общественное внимание к вопиющему преступлению – самовольному впадению в безумие. Впрочем, дело не только в индивидуальном проступке. Мы обращаем свой обвиняющий перст к власти: ведь ни одно из постоянно меняющихся правительств не сделало ничего, чтобы на законодательном уровне урегулировать проявления психических болезней.

Что касается г-жи Цунэко, она изъявила намерение оставаться в служебной квартире на улице Н. в течение следующего года и ожидать возвращения супруга. Мы со своей стороны выражаем глубочайшее сочувствие убитой горем женщине и надеемся, что руководство компании „Мицубиси“ со свойственной ему мудростью возьмёт на себя заботу о ней».

Через полгода, однако, с Цунэко произошло такое, что не позволило ей и далее питать иллюзии. Дело было ближе к вечеру. Стоял октябрь, и на деревьях в Пекине начали желтеть и опадать листья. Цунэко сидела на диване в гостиной, погрузившись в мысли о прошлом. На губах её уже не было прежней улыбки, да и щёки утратили былую пухлость. Она вспоминала пропавшего мужа, проданную двуспальную кровать и клопов, когда кто-то робко позвонил в дверь. Цунэко не обратила на это внимания, предоставив разбираться консьержу. Но тот, видно, куда-то отошёл и открывать не спешил. Тем временем звонок раздался вновь. Цунэко наконец поднялась с дивана и тихонько подошла к двери.

У входа, где были разбросаны опавшие листья, виднелась в сумерках фигура человека без шляпы. Впрочем, это был не единственный недостаток в его гардеробе: пальто, покрытое пылью и песком, было порвано. Цунэко при виде пришельца почувствовала смутный страх.

– Что вам угодно?

Человек у входа ничего не ответил, лишь склонил голову с отросшими волосами.

– Вам что-нибудь… что-нибудь нужно? – робко повторила Цунэко.

Пришелец наконец поднял голову.

– Цунэко… – сказал он только, и этого хватило, чтобы ей стало ясно, кто перед ней, – будто фигуру озарил лунный свет. Дыхание перехватило. Цунэко продолжала смотреть на мужа, не в силах вымолвить ни слова. Хандзабуро оброс бородой и был сам на себя не похож. Но глаза, в которые она смотрела, – глаза определённо принадлежали именно тому, кого она ждала.

– Дорогой! – вскричала она и хотела было броситься мужу на грудь. Однако стоило ей шагнуть ближе, как она тут же отскочила назад, будто ступила на раскалённые угли: сквозь прорехи в брюках виднелись лошадиные ноги, покрытые гнедой шерстью, различимой даже в сумерках.

– Дорогой! – Цунэко почувствовала, что лошадиные ноги внушают ей неописуемое отвращение – и одновременно поняла, что видит мужа в последний раз. Он по-прежнему с грустью смотрел на неё. Цунэко вновь попыталась броситься к нему в объятья… И опять отвращение пересилило.

– Дорогой! – Услышав это в третий раз, муж отвернулся и тихо вышел за дверь. Цунэко, собрав остатки мужества, метнулась было его удержать – но, не успев сделать и шагу, услышала громкий стук копыт. Побледнев, она смотрела в спину удаляющемуся супругу, не решаясь его окликнуть, пока не осела без чувств на опавшие листья у входа.

После этого Цунэко перестала сомневаться в том, что было написано в дневнике мужа. Чего, впрочем, нельзя сказать о начальнике и коллегах Хандзабуро, докторе Ямаи и главном редакторе «Шуньтянь шибао» Мудагути. Они, конечно, не поверили в лошадиные ноги; более того, объявили, что Цунэко испытала галлюцинацию. Сам я, будучи в Пекине, встречался с доктором Ямаи и господином Мудагути и неоднократно пытался их переубедить, но лишь навлёк на себя насмешки. Впрочем, и это ещё не всё. Недавно писатель Окада Сабуро[123] услышал от кого-то историю Хандзабуро и сообщил мне, что также не верит в человека с лошадиными ногами. Даже если представить, что это правда, писал он, «ноги должны быть передними – тогда ловкая и способная на трюки вроде испанской рыси лошадь может даже научиться ими лягаться, хотя маловероятно, чтобы она овладела этой наукой самостоятельно, если её не объезжал сам майор Юаса».

У меня тоже есть сомнения. И всё же разве их довольно, чтобы отрицать не только дневник Хандзабуро, но и рассказ Цунэко? Кроме того, насколько мне известно, «Шуньтянь шибао», сообщившая о воскрешении нашего героя, на той же полосе размещала и такую заметку: