Читаем Ворота Расёмон полностью

Прав я или нет, а говорят, будто Хандзабуро в тот день даже на службе никак не мог угомониться и постоянно подпрыгивал и пританцовывал. А уж по дороге домой он, пока пробежал три квартала, успел подмять семь рикш с повозками. Вернувшись в последний раз к себе, он, по рассказам Цунэко, ввалился в гостиную, дыша часто, как собака, и там, упав на диван, велел ошарашенной жене принести верёвку. Цунэко, видя состояние мужа, конечно, вообразила нечто ужасное: на Хандзабуро лица не было, да к тому же он всё время перебирал ногами в высоких сапогах, как будто не мог успокоиться. С губ у неё сползла обычная улыбка, и она принялась умолять супруга сказать, зачем ему верёвка. Но Хандзабуро лишь со страдальческим видом повторял, утирая пот со лба:

– Скорее, скорее неси, а то уже невмоготу.

Делать нечего – Цунэко принесла моток бечёвки, которой перевязывали пакеты, и муж принялся обматывать ею ноги поверх голенищ. Тут в душу женщины закрался страх: а не сошёл ли он с ума? Пристально глядя на супруга, Цунэко дрожащим голосом предложила позвать доктора Ямаи.

Хандзабуро, продолжая торопливо перетягивать ноги бечёвкой, наотрез отказался:

– Да что он вообще понимает, этот коновал! Шарлатан! Самозванец! Пойди лучше сюда, держи меня.

Обнявшись, они присели на диван. Песчаная буря, бушевавшая в городе, усиливалась. Теперь лучи заходящего солнца не могли проникнуть сквозь плотную мглу, лишь окрашивая её в мутно-красный цвет. Тем временем ноги Хандзабуро всё не успокаивались. Даже обмотанные бечёвкой, они постоянно топтались на месте, будто давя на невидимые педали. Цунэко пыталась на разные лады то отвлечь мужа, то подбодрить.

– Дорогой, дорогой, почему ты так дрожишь, что происходит?

– Ничего. Ничего серьёзного.

– Ты и вспотел весь… Может, летом съездим домой, в Японию? Давай, а? Давно уже там не были.

– Хорошо, поехали. Давай вернёмся в Японию и там останемся.

Время текло медленно – пять минут, десять, двадцать… Как позднее рассказала Цунэко репортёру «Шуньтянь шибао», в эти минуты она чувствовала себя, будто связанный по рукам и ногам пленник. А через полчаса узы наконец не выдержали – правда, не те, что мерещились Цунэко, а те, что соединяли Хандзабуро с его домом и семьёй. Под очередным порывом ветра задребезжали окна, затянутые красноватой мглой. Одновременно с этим Хандзабуро, громко что-то выкрикнув, вдруг подскочил вверх на добрый метр. Цунэко увидела, как рвётся связывавшая его бечёвка. И тут… Этого, впрочем, она не рассказывала – потому что, увидев прыжок супруга, повалилась без чувств на диван. О том, что случилось дальше, репортёрам поведал консьерж-китаец, который работал в здании. Хандзабуро бросился к выходу, будто за ним гнались. Выскочив на улицу, он на мгновение остановился – но тут же вздрогнул всем телом и испустив странный, похожий на лошадиное ржание крик, рванулся бежать и исчез в клубах пыли…

Что происходило с Хандзабуро дальше, неизвестно и по сей день. Корреспондент «Шуньтянь шибао» сообщил, что около восьми вечера очевидцы наблюдали в пробивавшемся сквозь пыль лунном свете, как мужчина без шляпы бежал по железнодорожным путям под горой Бадалин, известной видами на Великую китайскую стену. Впрочем, можно ли этому верить? Одновременно другой репортёр той же газеты написал, что в те же самые восемь вечера того же дня мужчину без шляпы видели бегущим в пыли под дождём вдоль каменных изваяний людей и животных по дороге к Тринадцати гробницам династии Мин. Приходится заключить, что на самом деле никто не знает, куда отправился Хандзабуро, выбежав за ворота дома по улице Н.

Конечно, исчезновение его наделало не меньше шума, чем в своё время – воскрешение. Однако и Цунэко, и начальник Хандзабуро, и доктор Ямаи, и главный редактор «Шуньтянь шибао» объясняли его бегство приступом безумия: наверное, безумие понять всё-таки легче, чем наличие у человека лошадиных ног. Такова наша природа: мы всегда ищем лёгких путей. На следующий день после исчезновения Хандзабуро главный редактор «Шуньтянь шибао» Мудагути[122] разразился передовицей следующего содержания:

«Г-н Осино Хандзабуро, сотрудник компании „Мицубиси“, вчера в 17:15 внезапно сошёл с ума и скрылся, не обращая внимания на призывы своей супруги Цунэко. По словам доктора Ямаи, возглавляющего больницу Тунжэнь, прошлым летом г-н Осино перенёс апоплексический удар и в течение трёх дней находился в коме; с тех пор у пациента наблюдались определённые психические отклонения. Судя по содержанию дневника г-на Осино, обнаруженного его супругой, пациент был одержим бредовыми идеями. Однако в данном случае нас в первую очередь интересует отнюдь не диагноз г-на Осино. Нас интересует мера его ответственности перед супругой, г-жой Цунэко.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза