Читаем Ворота Расёмон полностью

Два рикши бежали по пустынной просёлочной дороге под пасмурным небом. Судя по солёному ветру, дорога вела к морю. Он сидел во второй повозке, удивлялся, что совсем не ждёт предстоящей встречи, и размышлял о том, что, собственно, его сюда привело. Уж точно не любовь. А если не любовь… – чтобы не отвечать себе на этот вопрос, ему оставалось только повторять: «Как бы то ни было, мы похожи». Женщина, сидевшая в повозке впереди, была сумасшедшей. А её младшая сестра к тому же покончила с собой в припадке ревности.

– Что ж, теперь ничего не поделаешь.

Он уже чувствовал ненависть к этой сумасшедшей, ведомой одними только животными инстинктами.

Повозки тем временем миновали кладбище. В воздухе пахло морем. За оградой из прутьев, украшенной устричными раковинами, чернело несколько каменных стел. Глядя поверх них на слабо мерцающее море, он вдруг ощутил презрение к мужу этой женщины, который не сумел завоевать её сердце.

22. Художник

Это была журнальная иллюстрация – но в нарисованном тушью петухе чувствовалась какая-то изюминка. Он даже навёл у друга справки о художнике.

Всего через неделю автор иллюстрации пришёл к нему с визитом. Это было одно из самых примечательных событий в его жизни. В художнике он открыл поэзию, о которой никто не догадывался. А в себе самом – душу, которой прежде не знал.

Однажды прохладным осенним вечером он заметил одинокий стебель кукурузы – и сразу вспомнил о том художнике. Стебель, защищённый грубыми листьями, возвышался на пригорке, и его тонкие корни, видные на поверхности земли, напоминали нервы. Наверное, так выглядел и он сам со своей уязвимостью. Правда, его это открытие лишь расстроило.

– Слишком поздно. Но вот когда придёт время…

23. Она

Вечерело. Он шёл по площади, и его слегка лихорадило. Несколько высоких зданий светились рядами окон на фоне чистого серебристого неба.

Он остановился на обочине, чтобы подождать её. Минут через пять она подошла; вид у неё был осунувшийся. Но, увидев его, она сказала только: «Устала», – и улыбнулась. Бок о бок они пошли по тускло освещённой площади – впервые. Он чувствовал, что готов отказаться от всего, лишь бы быть с ней.

Сев в машину, она пристально посмотрела ему в лицо:

– Ты не будешь жалеть?

– Не буду, – твёрдо ответил он.

– Я точно не буду жалеть, – сказала она, сжав его руку. Даже сейчас казалось, что её лицо освещает луна.

24. Роды

Он стоял у раздвижной двери-фусума и смотрел на акушерку в белом халате, обмывающую новорождённого. Ребёнок трогательно морщился каждый раз, как мыло попадало ему в глаза, и всё время звонко плакал. Он вдыхал запах младенца, похожего на мышонка, и не мог отвязаться от мысли: «Зачем он пришёл в этот мир, полный горя? Зачем судьба ему дала такого отца, как я?»

Это был первый мальчик, рождённый его женой.

25. Стриндберг

Он стоял у окна в своей комнате, наблюдая за китайскими оборванцами, которые при лунном свете играли под цветущим гранатом в маджонг. Потом, отвернувшись, погрузился в чтение «Исповеди глупца» под низкой лампой. Но, не дочитав и второй страницы, криво усмехнулся. В письме, написанном графине, которая была его любовницей, Стриндберг лгал – так же, как лгал он сам.

26. Древность

Будды с облупившейся краской, небожители, лошади и цветы лотоса почти оглушили его. Глядя на них, он забывал обо всём. Даже о том, как ему повезло вырваться из рук сумасшедшей.

27. Спартанская выдержка

Он шёл с другом по переулкам города, когда навстречу им попался рикша с закрытой навесом повозкой. В ней сидела девушка – та самая, с которой он встречался предыдущим вечером. Даже сейчас, днём, казалось, будто её лицо залито лунным светом. При его спутнике они, конечно, не обменялись и кивком.

– Красавица, – сказал друг. Он посмотрел на весенние горы, видневшиеся в конце улицы, и недрогнувшим голосом ответил:

– Да, весьма красива.

28. Убийца

Светило солнце. На просёлочной дороге пахло коровьим навозом. Обливаясь потом, он поднимался по крутому склону. По обеим сторонам дороги разливался аромат спелой пшеницы.

– Убей, убей…

Он уже какое-то время вновь и вновь повторял эти слова. Убить кого? В этом сомнений не было. Он вспомнил подобострастного мужчину с коротко стриженными волосами.

За желтеющим пшеничным полем показался купол католического собора.

29. Форма

Металлический кувшинчик для сакэ. Этот металлический кувшинчик с тонким узором показал ему, что значит красота формы.

30. Дождь

Лёжа на широкой постели, они разговаривали обо всём подряд. За окном спальни лил дождь. Казалось, цветущие лилии так и сгниют под этим дождём. Ему по-прежнему казалось, будто её лицо освещает луна. Но это не значило, что ему не прискучило с ней разговаривать. Перевернувшись на живот, он тихонько закурил сигарету и подумал о том, что живёт с ней уже семь лет.

– По-прежнему ли я люблю эту женщину? – спросил он самого себя. Ответ его удивил – хотя, казалось, бы он привык к рефлексии:

– Да, люблю.

31. Великое землетрясение
Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза