Читаем Ворота Расёмон полностью

У всех трупов к большим пальцам были прикреплены бирки на проволочках, с указанием имени, возраста и прочей информации. Его друг, склонившись, сделал надрез скальпелем и начал снимать кожу с мёртвого лица. Под кожей обнаружился слой жира красивого жёлтого цвета.

Он разглядывал труп. Всё это, конечно, нужно было ему для того, чтобы закончить один рассказ, где действие происходило в эпоху Хэйан. Но трупный запах, похожий на запах гниющих абрикосов, вызывал отвращение. Друг, нахмурившись, продолжал бесшумно работать скальпелем.

– В наши дни даже трупов не хватает, – сказал друг. Он вдруг понял, что готов ответить: «Если бы мне понадобился труп, я бы убил – без всякой ненависти». Но, конечно, он не стал говорить этого вслух.

10. Сэнсэй[156]

Расположившись под большим дубом, он читал книгу Сэнсэя. Ни единый листочек не шевелился на ветвях дуба в лучах осеннего солнца. Где-то высоко в небе весы со стеклянными чашами пришли в идеальное равновесие – такую картину он представлял себе, читая книгу Сэнсэя.

11. Рассвет

Занималась заря. Он очутился на перекрёстке какого-то города и смотрел на большой рынок. Рассвет окрашивал стекавшихся туда людей и повозки в розовый цвет.

Он закурил сигарету и неторопливо зашагал по направлению к рынку. На него вдруг залаяла тощая чёрная собака. Он не вздрогнул. Наоборот, в этот момент он любил даже собаку.

Посреди рынка высился платан, раскинувшийся во все стороны. Встав под ним, он посмотрел сквозь ветви на высокое небо – прямо над его головой сияла одна звезда.

Шёл двадцать пятый год его жизни – и третий месяц с тех пор, как он встретил Сэнсэя.

12. Военный порт

Внутри подводной лодки царил полумрак. Окружённый со всех сторон приборами, он согнулся, чтобы заглянуть в маленький окуляр перископа. Там виднелся залитый светом пейзаж военного порта.

– Должно быть, «Конго» видно, – сказал, обращаясь к нему, флотский офицер. Всматриваясь сквозь квадратное окошечко в маленький военный корабль наверху, он почему-то вспомнил петрушку – слабый запах петрушки на порции бифштекса ценой в тридцать сэн.

13. Смерть Сэнсэя

Под порывами ветра, поднявшегося после дождя, он шёл по перрону новой станции. Небо ещё было тёмным от туч. На другой стороне перрона несколько железнодорожных рабочих, в унисон поднимая и опуская кирки, звонко пели песню.

Ветер уносил прочь и песню рабочих, и его чувства. Сигарета так и осталась незажжённой. Он чувствовал боль, граничащую с радостью. В кармане пальто так и осталась лежать телеграмма: «Сэнсэй при смерти».

Из-за горы Мацуяма, приближаясь, полз шестичасовой поезд на Токио, за которым стелилась тонкая струйка дыма.

14. Брак

На следующий день после свадьбы он упрекнул жену: «Не начинай сразу тратить деньги впустую». На самом деле, упрёк исходил не столько от него, сколько от его тётки.

Жена принесла извинения и ему, и тётке. А перед ней стояла ваза с жёлтыми нарциссами, которые она купила для него.

15. Они

Они жили спокойной жизнью. В тени большого бананового дерева, под раскидистыми листьями. Потому что дом их находился в городке у моря, до которого даже на поезде из Токио было ехать больше часа.

16. Подушка

Он читал книгу Анатоля Франса, подложив под голову подушку скептицизма, пахнувшего розовыми листьями. Но не заметил, что и в этой подушке оказался кентавр.

17. Бабочка

Бабочка порхала на ветру, пахнувшем морскими водорослями. На мгновение он почувствовал на пересохших губах прикосновение её крылышек. Но пыльца с них, оставшаяся после этого касания, продолжала блестеть даже несколько лет спустя.

18. Луна

Он встретил её случайно, на лестнице в отеле. Казалось, даже днём её лицо освещал лунный свет. Провожая её взглядом (потому что они даже не были знакомы), он ощутил одиночество, которого никогда раньше не испытывал.

19. Рукотворные крылья

От Анатоля Франса он перешёл к философам восемнадцатого века. Но Руссо он обходил стороной: возможно, потому, что Руссо, часто движимый страстями, был так близок одной из сторон его собственной натуры. Он выбрал другую – исполненную холодного разума, которая предпочитала автора «Кандида».

К двадцати девяти годам жизнь для него была полностью лишена света. Но Вольтер дал ему – вот такому, как есть, – что-то вроде крыльев. Рукотворных крыльев.

И он расправил эти рукотворные крылья, с лёгкостью взмыв к небесам. Радости и печали человеческой жизни потонули перед его взором в свете чистого разума. Он летел прямо к солнцу, не зная преград, осыпая насмешками убогие городские улицы внизу. Как будто забыл о древнегреческом юноше, который утонул в море, когда его рукотворные крылья сгорели, опалённые солнцем.

20. Оковы

Они с женой переехали к его приёмным родителям, потому что он устроился работать в газету. Он слепо доверял контракту, состоявшему из одного листа желтоватой бумаги. И лишь потом, вчитавшись, понял: условия не предусматривали никаких обязательств для газеты – только для него самого.

21. Сумасшедшая
Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза