Читаем Ворота Расёмон полностью

– Вся человеческая жизнь не стоит и строки Бодлера.

Какое-то время он продолжал смотреть на людей внизу с верхушки лестницы.

2. Мать

Сумасшедшие были одеты в одинаковую серую одежду, и от этого большая комната казалась ещё более мрачной. Один из них сидел за фисгармонией и старательно играл гимны. Другой, стоя посреди комнаты, пританцовывал – или, скорее, просто подпрыгивал.

Он смотрел на эту картину вместе с румяным доктором. Десятью годами ранее его мать была такой же, как эти безумцы. Такой же – он буквально ощущал её запах в их запахе.

– Ну что, идём?

С этими словами доктор повёл его в кабинет дальше по коридору. Там, в углу, в больших стеклянных банках, наполненных спиртом, хранились мозги. На одном он заметил что-то белое – будто пролили яичный белок. Стоя там и разговаривая с врачом, он вновь вспомнил мать.

– Это мозг инженера из электрической компании ***. Он считал себя огромной, блестящей, чёрной динамо-машиной.

Чтобы не встречаться взглядом с доктором, он смотрел в окно. Там не было видно ничего, кроме кирпичной стены, гребень которой был выложен осколками бутылок. Впрочем, она там и сям поросла белёсым мхом.

3. Дом

Он жил в комнате на втором этаже, в доме в пригороде. Его построили на зыбком грунте, поэтому второй этаж слегка кренился.

Здесь, на втором этаже, он часто ругался с тёткой – так, что иногда приходилось вмешиваться его приёмным родителям. И всё же – тётку он любил больше всех на этом свете. Она прожила всю жизнь одна, и сейчас, когда ему исполнилось двадцать, ей было около шестидесяти.

Здесь, в своей комнате, он часто думал: неужели люди, которые любят друг друга, всегда друг друга мучают? И всё время чувствовал при этом, как странно кренится пол.

4. Токио

Над рекой Сумида нависли плотные облака. Из окна движущегося парового катера он видел сакуры на острове Мукодзима. Деревья в полном цвету казались ему унылыми: словно на верёвке развесили лохмотья. Но в этих сакурах на Мукодзиме, которые росли там со времён Эдо, он как будто узнавал самого себя.

5. Я

Он сидел со старшим товарищем за столиком в кафе, одну за другой куря сигареты. Говорил он мало, но внимательно слушал собеседника.

– Я сегодня полдня провёл в машине.

– Дела были?

Товарищ, подперев подбородок рукой, весьма небрежно бросил:

– Почему, просто хотелось покататься.

Эти слова раскрыли для него целый неизвестный мир – мир «я», похожий на мир богов. Он почувствовал что-то вроде боли, но одновременно и радость.

Кафе было совсем маленьким. Но там, под картиной с изображением бога Пана, нашлось место для красного горшка с каучуковым деревцем, свесившим вниз толстые мясистые листья.

6. Болезнь

Под порывами морского ветра он открыл большой англо-японский словарь и повёл пальцем по странице, выискивая слова.

Talaria – крылатые башмаки или сандалии.

Tale – сказка.

Talipot – кокосовая пальма, произрастающая в Индии. Ствол достигает 50–100 футов в высоту. Листья используются для производства зонтиков, вееров, шляп и т. д. Цветёт один раз в семьдесят лет.

В его воображении вдруг ясно нарисовался этот цветок пальмы. Затем где-то в глубине горла появилось незнакомое ощущение – будто что-то запершило, и на страницу словаря упала капля жидкости. Слюна? Но это была не слюна. Думая о том, как коротка жизнь, он вновь представил себе цветок пальмы – как он цветёт в высоте далеко-далеко, за морем.

7. Картина

Он вдруг… всё действительно случилось «вдруг». Он стоял перед книжным магазином, разглядывая альбом с картинами Ван Гога – и вдруг понял живопись. Разумеется, в альбоме были репродукции. И всё равно – даже в этих репродукциях он почувствовал нечто свежее, живое.

Страсть к живописи изменила его восприятие мира. Теперь он обращал внимание на такие вещи, как изгиб ветвей у дерева или припухлость женской щёчки.

Однажды дождливым осенним вечером ему случилось быть под железнодорожным виадуком на окраине города. По другую сторону насыпи стояла одинокая телега. Поравнявшись с ней, он почувствовал, будто кто-то уже прошёл этим путём до него. Кто? Не было нужды спрашивать. Изнутри его двадцатитрёхлетнего сознания на открывавшийся унылый пейзаж смотрел, не выпуская изо рта длинной трубки, голландец с отрезанным ухом…

8. Искра

Вымокший насквозь, он шагал по асфальту. Дождь лил как из ведра. В сыром воздухе он ощущал, как пахнет его прорезиненный плащ.

Проходящий над головой электрический провод ронял фиолетовые искры, и он почему-то засмотрелся на них. В кармане пиджака у него лежали рукописи для журнала, который они выпускали вместе с единомышленниками. Продолжая свой путь под дождём, он вновь посмотрел на провод вверху.

Тот продолжал искрить. Никогда за всю свою жизнь он ничего по-настоящему не хотел. Но теперь ему хотелось заполучить в руки эту фиолетовую искру – пугающую искру в воздухе – так сильно, что он готов был отдать за это свою жизнь.

9. Труп
Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза