Ворота Расёмон

Железнодорожный переезд на окраине маленького городка в сумерках, по-птичьи гомонящие дети, летящие к ним оранжевые мандарины – я и глазом не успел моргнуть, как всё это промелькнуло за окном. Но глубоко меня тронувшее зрелище ярко запечатлелось в сознании. В душе поднялось какое-то светлое чувство, природу которого я объяснить не мог. Взволнованный, я поднял голову и внимательно посмотрел на девчонку – теперь уже совершенно по-другому. Она вернулась на своё место напротив меня и куталась в желтовато-зелёный шарф, по-прежнему придерживая на коленях большой узел и крепко сжимая в руке билет в третий класс…

В тот момент я наконец смог ненадолго забыть и хандру, и невыразимую усталость, и даже то, как бессмысленна, пошла и скучна человеческая жизнь.

Апрель 1919 г.

Сомнение

Больше десяти лет назад, весной, меня пригласили прочитать несколько лекций по прикладной этике; мне пришлось провести неделю в городке Огаки, что в префектуре Гифу. Опасаясь навязчивой любезности местных энтузиастов, я сразу же написал в тамошнюю педагогическую ассоциацию, от которой получил приглашение, и попросил избавить меня от всевозможных встреч и проводов, банкетов, экскурсий и прочего необязательного времяпрепровождения, обычно прилагающегося к лекциям. По счастью, до тех краёв уже дошли слухи о моём чудачестве, поэтому, благодаря содействию председателя ассоциации и по совместительству мэра Огаки, меня ожидал приём, полностью соответствовавший моим пожеланиям, – и даже поселили меня не в обычной гостинице, а на загородной вилле одного состоятельного горожанина, господина Н., где я мог наслаждаться покоем и тишиной. То, о чём я собираюсь рассказать, представляет собой полное и исчерпывающее описание трагических событий, о которых мне довелось услышать, пребывая в этом доме.

Вилла располагалась вдали от городской сутолоки, в квартале Курува-мати рядом с замком Короку. Мне отвели традиционную комнату в восемь татами[31], с простыми старинными ставнями и раздвижными дверями – там было темновато, зато царило умиротворение. В эту часть дома никто не заходил; заботились обо мне супруги-смотрители виллы, которые не тревожили гостя без особой надобности. Иногда в полном безмолвии отчётливо слышалось, как с магнолии, раскинувшей ветви над гранитным сосудом для омовения, падают белые лепестки. Лекции я вёл только до обеда, а в остальное время находил прибежище от суеты в этой комнате, хотя нередко ёжился от весеннего холода: в поездку я не взял ничего, кроме дорожной сумки с книгами и одной смены одежды.

Днём меня порой развлекали посетители, так что чересчур одиноко мне не бывало. Вечером же обитаемый, согретый человеческим дыханием мир сжимался до пятна света вокруг старомодной лампы на бамбуковой подставке. Но даже в этом светлом круге я не чувствовал себя в безопасности. В нише-токонома позади меня стояла массивная, мрачного вида бронзовая ваза без цветов, а над ней странный свиток с Ивовой Каннон[32] – размытый рисунок чёрной тушью в обрамлении закопчённой парчи. Время от времени я, подняв голову, бросал на картину взгляд, и каждый раз мне казалось, будто я ощущаю запах ритуальных благовоний, которых не зажигал, – до того напоминала храм моя безмолвная комната. Поэтому я обычно ложился спать рано – но, даже улёгшись, засыпал с трудом. Меня пугали голоса ночных птиц из-за ставен – далёкие или близкие, я не мог определить. При этих звуках мне рисовалась башня замка, вознёсшаяся над моим пристанищем. Днём было видно, что её окружают три ряда белых крепостных стен, меж которых разрослись сосны, а над крышей с приподнятыми углами, в небе, вьются полчища ворон. Стоило чуть задремать, и к животу, словно вода, подступал ночной холод.

Однажды вечером… Это случилось ближе к концу моего пребывания. Я, как обычно, сидел, скрестив ноги, на татами у лампы, погружённый в чтение. Вдруг отодвинулась дверь – так бесшумно, что стало не по себе. Я ожидал появления смотрителя и думал попросить его бросить в почтовый ящик открытку – но, подняв глаза, увидел совершенно незнакомого мужчину лет сорока, который очень прямо сидел в полумраке за порогом. Откровенно говоря, в этот момент я не то что удивился – меня объял суеверный ужас. Впрочем, в тусклом свете лампы посетитель был настолько похож на привидение, что напугал бы любого. Встретившись со мной глазами, он на старинный манер, расставив локти, церемонно поклонился, и – голосом более молодым, чем я ожидал, – как-то механически меня поприветствовал.

– Простите, что беспокою в столь неурочный час, сэнсэй. У меня есть к вам просьба, вот я и отважился прийти…