Ворота Расёмон

Меж тем домой пришла Тэруко. Увидев сестру, она так обрадовалась, что, казалось, готова была схватить её за руки и больше не выпускать. Нобуко улыбалась, однако в глазах у неё стояли слёзы. На какое-то время сёстры забыли про существование Сюнкити, погрузившись в расспросы о том, что произошло за последний год. Тэруко, оживлённой, разрумянившейся, явно хотелось рассказать сестре обо всём – вплоть до цыплят, которых она по-прежнему держала. Сюнкити, непрерывно дымя сигаретой, удовлетворённо, с широкой улыбкой наблюдал за ними.

Вернулась домой и горничная. Сюнкити, взяв пачку открыток, которые она принесла, уселся за стол и принялся писать. Тэруко удивилась, что горничная уходила.

– Значит, дома никого не было, когда ты пришла?

– Да, только Сюн-сан, – ответила Нобуко подчёркнуто равнодушным тоном.

– Скажи спасибо мужу – я даже чаю ей налил! – обернулся тот.

Тэруко, поймав взгляд сестры, улыбнулась с озорным видом, но мужу подчёркнуто не ответила.

Вскоре сели ужинать. Тэруко рассказала, что поданные на стол яйца были от её домашних кур, и Сюнкити, наливая Нобуко вина, заявил в духе своих любимых социалистов:

– Человеческая цивилизация основана на присвоении чужого. Вот и яйца у куриц мы крадём…

При этом из них троих яйца больше всего любил он сам, что не преминула отметить и Тэруко, по-детски рассмеявшись. Нобуко, сидя сейчас с ними, невольно вспоминала свои одинокие вечера в далёкой гостиной на краю соснового леса.

На десерт были фрукты; впрочем, расходиться не хотелось. Сюнкити, слегка захмелевший, сидел, скрестив ноги, под лампой и, по своему обыкновению, философствовал. Оживлённая дискуссия напомнила Нобуко о временах юности, и она с загоревшимися глазами даже сказала:

– Может, и мне роман написать?

Вместо ответа Сюнкити процитировал афоризм Гурмона: «Музы – женщины, и потому овладеть ими может только мужчина». Нобуко и Тэруко разом заспорили, не желая признавать авторитет французского критика.

– Тогда музыку могут играть только женщины? Аполлон ведь мужчина, – с самым серьёзным видом заявила Тэруко.

Тем временем спустилась ночь, и решено было, что Нобуко останется ночевать.

Перед сном Сюнкити отворил раздвижное окно на веранде и, уже в пижаме, спустился в небольшой сад.

– Луна красивая. Стоит посмотреть, – сказал он, не уточнив, к кому обращается. Призыву последовала только Нобуко. Скользнув босыми, без носков, ногами в стоявшие на каменной ступеньке садовые сандалии-гэта, она ощутила ступнями прохладные капли росы.

Луна виднелась сквозь крону худосочного кипариса в углу сада. Сюнкити, стоя под деревом, вглядывался в бледное ночное небо.

– Как тут всё заросло! – Нобуко, с подозрением косясь на буйную растительность, осторожно пробралась ближе. Сюнкити, по-прежнему глядя в небо, только пробормотал:

– Полнолуние вроде.

Они молчали, пока Сюнкити, обернувшись, не сказал тихонько:

– Идём, посмотрим курятник.

Нобуко молча кивнула. Сооружение находилось в другом конце сада, как раз напротив кипариса. Они шагали медленно, касаясь плечами. Внутри огороженного соломенными циновками загона царил полумрак, где скользили лишь тени и пахло птичником. Сюнкити, заглянув в курятник, шепнул совсем тихо, будто себе под нос:

– Спят…

«Куры, у которых люди крадут яйца», – невольно подумала Нобуко, стоя в траве…

…Когда они вернулись из сада, Тэруко, сидя за мужниным столом, неотрывно глядела на горящую лампу; на абажуре примостился одинокий зелёный кузнечик.

4

На следующее утро Сюнкити, надев свой лучший костюм, ушёл сразу после завтрака: он объявил, что отправляется навестить могилу друга в первую годовщина смерти.

– Ничего? Не уходи без меня. Я вернусь к полудню, – сказал он Нобуко, накидывая пальто.

Она лишь молча улыбнулась, протягивая ему шляпу своей тонкой рукой.

Тэруко, проводив мужа, пригласила сестру посидеть у жаровни и захлопотала, подавая чай. Похоже, у неё было ещё множество приятных тем для разговора: соседки, приходившие к мужу журналисты, иностранная оперная труппа, послушать которую они ходили вместе с Сюнкити… Однако Нобуко чувствовала себя подавленно. В конце концов она заметила, что отвечает невпопад. Не ускользнуло это и от Тэруко.

– Что случилось? – спросила та, с беспокойством глядя на сестру. Увы, Нобуко и сама не знала.

Когда настенные часы пробили десять, она, подняв отсутствующий взгляд, сказала:

– Сюнкити всё не идёт.

– Ещё рано, – неожиданно равнодушно бросила Тэруко, тоже посмотрев на часы.

В её ответе Нобуко почудилась пресыщенность молодой жены, избалованной любовью мужа, и от этой мысли она невольно помрачнела.

– Вижу, ты счастлива, – уткнувшись подбородком в воротник, заметила она с улыбкой, но в словах проскользнули нотки настоящей зависти.

Тэруко, будто ничего не замечая, расцвела улыбкой.

– Вот я тебе!.. – сказала она с притворно сердитым видом. И тут же заискивающе добавила: – Ты ведь и сама счастлива!

Нобуко будто ударили.