Ворота Расёмон

– Ты считаешь? – приподняла она брови – и тут же пожалела. У Тэруко на лице мелькнуло странное выражение, она заглянула сестре в глаза – и в следующий момент была уже вся сочувствие. Нобуко заставила себя улыбнуться. – Если со стороны выглядит так, то и прекрасно.

Обе умолкли. В воцарившейся тишине слышалось только тиканье часов на стене и шипенье жестяного чайника на жаровне.

– Он с тобой плохо обращается? – робко спросила наконец Тэруко. В вопросе явно слышалось сочувствие, но жалости Нобуко не хотелось. Опустив глаза, она положила на колени газету и не стала ничего отвечать. В газете писали о ценах на рис – совсем как в Осаке.

Тишину гостиной вдруг нарушили всхлипывания. Подняв взгляд от газеты, Нобуко увидела: сестра по другую сторону от жаровни закрывает лицо рукавом.

– Не стоит плакать, – попросила она.

Напрасно: Тэруко продолжала лить слёзы, даже не пытаясь сдерживаться. Нобуко молчала, со злорадством наблюдая, как вздрагивают плечи младшей сестры. Потом, испугавшись, что услышит горничная, наклонилась к Тэруко. «Прости, если обидела. Мне достаточно, что ты счастлива. Правда. Если Сюн-сан тебя любит…», – негромко начала Нобуко и постепенно сама растрогалась. Тэруко вдруг отняла от лица рукав, и сестра увидела её залитое слезами лицо. Против ожидания, в глазах Тэруко не было ни печали, ни гнева – одна только жгучая, неизбывная ревность.

– Тогда зачем же ты вчера… вчера вечером… – Договорить младшая сестра не смогла и, вновь закрывшись рукавом, неудержимо разрыдалась.

Пару часов спустя Нобуко опять тряслась в коляске рикши, торопясь на станцию. В пологе коляски было квадратное окошко, затянутое прозрачной плёнкой и позволявшее наблюдать за окружающим. Перед Нобуко медленно проплывали бесконечные вереницы пригородных домиков и расцвеченных осенью верхушек деревьев. Неподвижным оставалось только холодное осеннее небо, затянутое клочковатыми облаками.

На сердце у неё царило спокойствие – спокойствие, порождённое тоскливой безнадёжностью. Когда миг слабости у Тэруко прошёл, они легко, как полагается сёстрам, помирились и провели оставшееся время дружно, хотя слёзы иногда вновь брали своё. Однако факт оставался фактом – в глубине души Нобуко всё понимала. Не дожидаясь возвращения Сюнкити, она вызвала рикшу, и уже в тот момент ей было ясно: они с младшей сестрой навсегда стали друг другу чужими. Мысль об этом неприятным холодом отдавалась в груди…

Подняв вдруг глаза, Нобуко увидела сквозь прозрачное окошко Сюнкити, который с тростью под мышкой шагал по раскисшей дороге. Сердце учащённо забилось. Остановить коляску? Ехать дальше? Некоторое время она, скрытая пологом, лихорадочно размышляла, стараясь подавить волнение. Сюнкити, медленно лавировавший среди луж в лучах бледного осеннего солнца, подходил всё ближе.

«Сюн-сан!» – в какой-то момент чуть не позвала Нобуко. Знакомый силуэт поравнялся с коляской. Нобуко по-прежнему колебалась. Тем временем ни о чём не подозревавший Сюнкити, едва не задев полог, уже прошёл мимо. Больше вокруг не было ничего, кроме безлюдных улиц унылого пригорода: затянутое облаками небо, редкие дома, жёлтые кроны высоких деревьев.

«Осень», – невольно подумала Нобуко, ёжась под тонким пологом коляски, и всем существом ощутила своё одиночество.

Март 1920 г.

Рассказ об одной мести

Завязка

Среди вассалов дома Хосокава в провинции Хиго был самурай по имени Таока Дзиндаю. До этого он служил дому Ито, что в Хюга, но по рекомендации Найто Сандзаэмона, возглавившего дружину князя Хосокава, его пригласили на службу и положили жалованье в сто пятьдесят коку[41] риса в год.

В седьмой год эпохи Камбун[42], весной, когда вассалы княжеского дома состязались в боевых искусствах, Дзиндаю одолел в поединках на копьях шестерых противников. При этом присутствовал и сам князь Цунатоси со старшими вассалами, и его так восхитило мастерство Дзиндаю, что он повелел тому биться и на мечах. Дзиндаю, взяв бамбуковый меч, победил в первых трёх схватках. Четвёртым его противником был Сэнума Хёэй, мастер меча в стиле сингакэ-рю, обучавший в княжеской дружине молодых самураев. Дзиндаю думал уступить победу ему, чтобы не вредить репутации учителя. И всё же – любой, в ком бьётся сердце, это поймёт – ему хотелось проиграть с честью, показав и своё искусство. Хёэй почуял его намерения и вдруг воспылал к нему великой злобой. Когда Дзиндаю намеренно занял оборонительную позицию, Хёэй сделал решительный выпад – и поразил противника в горло; тот самым жалким образом упал навзничь. Князь Цунатоси, который так хвалил Дзиндаю за владение копьём, после этого проигрыша нахмурился и более не сказал ему ни слова.