Ворота Расёмон

Довольно долго они продолжали пререкаться друг с другом посредством мимики и жестов. Гость терпеливо добавлял пальцы и наконец дошёл до того, что предложил заплатить десять долларов. Но и такая внушительная сумма не поколебала решимость Цзиньхуа. Девушка уже поднялась с места и теперь стояла у стола напротив гостя; когда тот замахал пальцами на обеих руках, она в отчаянии изо всех сил затрясла головой и затопала ногами – так что с гвоздя сорвалось распятье и, звеня, упало к её ногам, на каменные плиты пола.

Цзиньхуа торопливо схватила драгоценную реликвию – и, бросив взгляд на рельефное лицо Христа, поняла: иностранец перед ней похож на него как две капли воды. «Вот почему мне казалось, будто я его где-то видела! Это же Господь наш Иисус!»

Прижимая медное распятье к груди, обтянутой чёрной атласной блузкой, она невольно посмотрела через стол, на гостя. Тот многозначительно улыбался, дымя трубкой; свет настольной лампы по-прежнему освещал его раскрасневшееся от спиртного лицо. Взгляд его был прикован к девушке – вероятно, он рассматривал её белую шею и нефритовые кольца в ушах. И всё равно – Цзиньхуа он казался полным величия и доброты.

Наконец гость вынул изо рта трубку и, склонив голову, опять что-то со смехом проговорил. На Цзиньхуа это произвело поистине завораживающий эффект – будто шёпот гипнотизёра, приказывающего уснуть. Забыв о своей твёрдой решимости, она опустила сияющие мягкой улыбкой глаза и, не выпуская из рук распятья, несмело подошла к странному незнакомцу.

Какое-то время гость, сунув руки в карманы брюк и звеня там монетами, с удовольствием рассматривал стоящую перед ним девушку. Но потом искра веселья в его глазах сменилась другим огнём, он вскочил со стула и крепко прижал Цзиньхуа к своему пропахшему алкоголем пиджаку. Та, словно в трансе, бессильно откинулась назад, так что свесились нефритовые серьги, и, залившись ярким румянцем, проступившим на бледных щеках, упоённо глядела в склонившееся над ней лицо. Все сомнения о том, стоит ли отдаться загадочному иностранцу или же отказать из страха заразить его, улетучились. Подставив ему губы и чувствуя прикосновение бороды, она ощущала лишь пронзительный, обжигающий любовный восторг – какого никогда не знала раньше…

2

Прошло несколько часов. Лампа в комнате уже погасла, и в тишине раздавался только тихий стрекот сверчка, который добавлял нотки грусти к звукам сонного дыхания лежавшей в постели пары. Сны Цзиньхуа тонкой дымкой поднимались над пыльным пологом кровати, над крышей – в бесконечную высь звёздной ночи.

* * *

Цзиньхуа сидела на стуле из розового дерева за накрытым столом и наслаждалась самой роскошной трапезой. Яств было не счесть: ласточкины гнёзда, суп из акульих плавников, варёные на пару яйца, копчёный сазан, тушёная свинина, уха из трепанга, поданные на богатой посуде – изящных тарелочках, расписанных синими лотосами и золотыми фениксами.

Из окна за её спиной, занавешенного тонким алым шёлком, доносилось тихое журчанье воды и плеск вёсел – видно, снаружи текла река. Почему-то казалось, будто это квартал Циньхуай, знакомый ей с детства – но одновременно она знала, что находится сейчас в небесном городе, обители Христа.

Цзиньхуа опустила палочки для еды и огляделась по сторонам. Но в просторных покоях не было ни души, только колонны с резными драконами, большие горшки с хризантемами и витающий над всем аромат изысканных кушаний.

Тем не менее, стоило опустеть одному из блюд, как на столе немедленно появилось другое, свежее и аппетитное. Вдруг жареный фазан, которого она ещё не успела отведать, захлопал крыльями и, опрокинув бутыль шаосинского рисового вина, взлетел к потолку. Цзиньхуа почувствовала: кто-то бесшумно подходит к ней сзади. С палочками в руках она обернулась – и оказалось, что никакого окна нет, а стоит другой стул из розового дерева, с накрытым парчовой подушкой сиденьем, на котором непринуждённо расположился чужеземец, покуривающий латунный кальян.

Цзиньхуа сразу узнала своего ночного гостя – только теперь над его головой парило кольцо света шириной в три ладони, напоминающее полумесяц. Тут перед ней возникло большое дымящееся блюдо с новым лакомством – да так, словно выросло прямо из столешницы. Цзиньхуа потянулась было палочками, но вспомнила про сидящего позади иностранца, и обернулась к нему.

– Не желаете ли отведать? – робко спросила она.

– Нет-нет, угощайся сама. Съешь это – и сразу вылечишься. – С кругом света над головой, тот курил кальян и улыбался ей, всем своим видом излучая бесконечную любовь.

– А вы что же, не будете?

– Я-то? Мне китайская еда не по душе. Разве ты не знаешь? Иисус Христос никогда не ел китайских блюд.

«Значит, это и правда он!» – мелькнула мысль. В тот же миг удивительный собеседник, неторопливо поднявшись со стула, подошёл к изумлённой Цзиньхуа и, склонившись над ней, нежно поцеловал в щёку.

* * *