Читаем Ворота Расёмон полностью

Человек, которого я схватил? Это, без сомнения, Тадзёмару – знаменитый разбойник. Нашёл я его на каменном мосту Аватагути – он лежал и стонал, упав с лошади. Когда? Прошлой ночью, как раз пробило первую стражу. На нём было то же тёмно-синее одеянье, а при нём – тот же большой меч, что и в прошлый раз, когда я его едва не поймал. Но, кроме этого, как изволите видеть, обнаружились ещё лук и стрелы. Ах, вот оно что? Лук принадлежал убитому? Тогда, выходит, Тадзёмару с ним и разделался! Лук, обтянутый кожей, чёрный колчан, семнадцать стрел с соколиными перьями – они, значит, того покойника… Понятно. А лошадь, на которой ехал Тадзёмару, – соловая с подстриженной гривой, всё как вы изволили говорить. Думается мне, не зря она его сбросила – видно, рука судьбы. Сама лошадь, волоча длинный повод, щипала молодую траву сразу за мостом.

Тадзёмару этот больше прочих разбойников, промышляющих вокруг столицы, известен своей страстью к женщинам. Говорят, будто прошлой осенью в горах он убил паломницу с ребёнком, когда она пришла поклониться образу святого архата Биндзуру в храме Торибэдзи. А что сталось с женщиной, ехавшей на соловой лошади, после того, как злодей убил мужчину, мне неизвестно. Простите мою дерзость, но, думаю, тут требуется тщательное расследование.

Показания старухи на допросе у судьи

Да, покойный был мужем моей дочери. Только сам он не из столицы – самурай из провинции Вакаса. Зовётся Канадзава Такэхиро, двадцати шести лет от роду. Нрава он мягкого – едва ли кто-то мог его настолько возненавидеть.

Моя дочь? Её зовут Масаго, ей девятнадцать лет. Храбростью она не уступит мужчине; иного возлюбленного, кроме Такэхиро, у неё никогда не было. Лицом пригожа, будто картинка, кожа смугловатая, а у левого глаза, с внешнего уголка – родинка.

Вчера они с Такэхиро отправились в Вакасу. Я и подумать не могла, будто с ними может случиться такое несчастье! Зятю, увы, уже не помочь, но что же сталось с моей дочерью? Прошу, преклоните свой слух к мольбам старухи – везде ищите, всё вверх дном переверните, только найдите мою дочь! О, до чего я ненавижу этого разбойника – как его там? Тадзёмару! Мало ему было лишить меня зятя, так он и дочь мою… (Рыдает, не в силах продолжать.)

Признание Тадзёмару

Мужчину убил я. Но женщину я не убивал. Куда она делась? Это мне неведомо. Постойте. Даже под пытками я не смогу рассказать то, чего не знаю. К тому же, я не трус – раз уж вы меня схватили, выгораживать себя не стану.

Этих двоих я повстречал в пути вчера, вскоре после полудня. Порыв ветра как раз взметнул покрывало, на миг обнажив лицо женщины. И хоть оно тут же скрылось вновь, из-за этого мига всё и случилось. Обликом она была прекрасна, как богиня Каннон. Я мгновенно решил: она будет принадлежать мне, даже если спутника её придётся убить.

Убить – не такое большое дело, как вы думаете. Женщину не возьмёшь, если не убрать с дороги мужчину. Только я пускаю в ход меч, который у меня на поясе, а вы – свою власть, деньги, лесть. Конечно, кровь не льётся, мужчина вроде и жив – а всё равно вы его уничтожили. Если подумать – не знаю, чей грех тяжелее, ваш или мой. (Саркастически улыбается.)

Впрочем, если можно завладеть женщиной, а мужчину оставить в живых – то и хорошо. Вот и я тогда решил, что, коли смогу, убивать его не стану. Прямо на тракте в Ямасину провернуть такое, конечно, нельзя, и потому я постарался заманить их в горы.

Это оказалось нетрудно. Притворившись, будто мне с ними по пути, я наплёл, что за горой есть древний курган, откуда я выкопал множество старинных вещей – мечей и бронзовых зеркал – и схоронил их в чаще. Мол, не желает ли мой попутчик на них взглянуть – я готов их уступить недорого. Постепенно он заинтересовался. И тогда… Как думаете: разве не страшная вещь – алчность? Не прошло и получаса, а мы уже свернули на лесную тропинку прочь от дороги.

Когда мы достигли густой чащи, я сказал: сокровища там – пусть, мол, идёт со мной. Он к тому моменту был настолько охвачен мыслью о наживе, что и не думал возражать. Она же спешиваться отказалась и решила ждать на опушке. Я на это и рассчитывал – уж больно там непролазный лес. По правде говоря, они угодили прямиком в мою ловушку. Итак, оставив женщину ждать, мы углубились в чащу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза