Ворота Расёмон

Когда я очнулась, негодяй в синем уже исчез. Остался только мой муж, по-прежнему привязанный к корням криптомерии. Я, приподнявшись на сухих листьях, посмотрела ему в лицо. Его выражение не изменилось. На нём по-прежнему читались ненависть и ледяное презрение. Что творилось тогда со мной – не знаю, как и сказать… Стыд, горе, обида? Встав на ноги, я неверными шагами подошла к мужу.

– Супруг мой, раз случилось то, что случилось, нам нельзя больше жить вместе. Я готова к смерти. Но только… только и ты должен умереть. Ты видел мой позор. Я не могу оставить тебя в живых, – вот что я сказала ему, собрав последние силы. Муж, однако, продолжал глядеть на меня столь же презрительно. Сердце у меня в груди готово было разорваться – но я, стараясь не выказывать своих чувств, принялась искать меч. Должно быть, его унёс разбойник: ни меча, ни лука со стрелами нигде не было. Зато, по счастью, под ноги мне попался кинжал. Я, замахнувшись им, вновь обратилась к мужу:

– Прошу, позволь мне лишить тебя жизни. Я немедленно последую за тобой.

Услышав это, муж пошевелил губами. Не раздалось ни звука – ведь рот у него был забит сухими листьями. Но я, видя движение, сразу его поняла. Муж, полный презрения ко мне, промолвил одно слово: «Убей!» И я, будто во сне, глубоко вонзила кинжал в его грудь под голубой тканью.

Кажется, в тот момент я опять лишилась чувств. Когда я наконец пришла в себя и огляделась, муж мой, по-прежнему привязанный к корням дерева, был мёртв. Луч предзакатного солнца, пробившись сквозь заросли бамбука и редкие криптомерии, упал на обескровленное лицо. Глотая слёзы, я освободила тело мужа от верёвки. Потом же… Что случилось со мной потом? О, я не в силах говорить об этом. Мне недостало мужества, чтобы умереть. Я пыталась всадить себе в горло кинжал, пыталась утопиться в пруду у подножья горы – ничего не вышло. Гордиться мне нечем. (Грустно улыбается.) Видно, даже милосердная богиня Каннон не хочет помогать такому никчёмному созданию, как я. И всё же – куда податься мне, убившей своего мужа и обесчещенной разбойником? Что мне… что… (Внезапно разражается безутешными рыданиями.)

Рассказ покойника устами жрицы-мико

Овладев моей женой, разбойник уселся рядом с ней на землю и принялся её утешать. Я, конечно, не мог сказать ни слова, не мог и пошевелиться, привязанный к корням криптомерии. Взглядом я пытался подать знак жене, сказать ей: не верь этому человеку – всё, что он говорит, ложь. Она же сидела на сухих бамбуковых листьях понурившись, не отрывая взгляда от собственных коленей. Я корчился от ревности: неужели она и правда заслушалась речами разбойника? Тот умело нанизывал слова, убеждая её: мол, раз ты теперь обесчещена, муж твой более не захочет с тобой знаться. Оставь его, стань моей супругой! Ты, мол, мне сразу понравилась, оттого я так и поступил… Всё это негодяй имел наглость внушать моей жене!

Когда он умолк, она, будто зачарованная его словами, подняла голову. Никогда ещё я не видел её такой прекрасной. И что же сказала моя красавица-жена разбойнику, пока я, связанный, лежал от них в двух шагах? Даже сейчас, когда мой дух скитается в ожидании следующего воплощения, я сгораю от гнева, стоит мне вспомнить её ответ. «Тогда веди меня, куда пожелаешь», – вот что произнесла она, слово в слово. (Долгое молчание.)

Но и это ещё не всё. Будь это всё, я не мучился бы так сейчас, пребывая во мраке. Итак, жена моя, взяв разбойника за руку, словно во сне, двинулась за ним прочь из чащи – и вдруг, побледнев, остановилась и указала на связанного меня.

– Убей его. Я не смогу быть с тобой, пока он жив! – закричала она, как безумная, повторяя снова и снова: – Убей его!

Память об этом, словно буря, готова повергнуть меня в самую пучину тьмы. Слетали ли хоть раз столь чудовищные призывы с человеческих уст? Касались ли хоть раз такие омерзительные речи человеческого слуха? Случалось ли… (Внезапный взрыв презрительного смеха.) Даже разбойник, услыхав её, изменился в лице.

– Убей! – кричала жена, вцепившись в его руку. Тот стоял, глядя на неё и не говоря ни да, ни нет, – и вдруг отшвырнул её ногой, так что она упала наземь. (Вновь презрительный смех.) Разбойник же невозмутимо скрестил руки на груди и повернулся ко мне:

– Как поступить с ней? Убить или оставить в живых? Просто кивни. Убить? – Только за эти слова я готов простить ему всё. (Опять долгое молчание.)

Пока я колебался, жена, выкрикнув что-то невнятное, вскочила и бросилась вглубь чащи. Разбойник мгновенно кинулся вдогонку, но, похоже, не успел коснуться и полы её одежды. Я лишь наблюдал за происходящим, не веря своим глазам.