Ворота Расёмон

Ефрейтор Эги огляделся. Отряд приблизился к месту сбора у подножия горы Суншушань. Там уже собрались бойцы из разных подразделений, в форме цвета хаки, с белыми повязками, на старинный манер перекрещёнными на груди. Один из них, сидевший на камне в лучах восходящего солнца и ковырявший прыщ на щеке, и окликнул Эги.

– N-ский полк.

– Тёплое местечко.

Хмурый Эги на шутку не отреагировал.

…Несколько часов спустя над их позицией уже гремели снаряды: палили с обеих сторон. Выстрелы с японских кораблей в Люцзютане раз за разом взрывали высившийся перед глазами склон горы, поднимая в воздух клубы жёлтой пыли. Разгорался день, и бледные сиреневые лучи в рассеивающемся дыму выглядели по-особенному печально. «Белые повязки» – все две тысячи человек – затаились в ожидании под огнём артиллерии, сохраняя всегдашнее присутствие духа. Впрочем, что им ещё оставалось? Только бодриться, чтобы совсем не потерять голову от страха.

– Вот это палят…

Ефрейтор Хорио глянул в небо. В этот момент воздух вновь взорвался протяжным воем. Инстинктивно втянув голову в плечи, Хорио окликнул Тагути, который прижал к лицу носовой платок, пытаясь закрыться от пыли:

– Это вот двадцативосьмисантиметровый.

Тагути усмехнулся и, будто невзначай, стараясь не привлекать внимания, сунул платок в карман. На том была вышитая кромка; перед отправкой на фронт Тагути получил его от гейши, с которой был близко знаком.

– Нет, у них звук другой… – Тагути, не договорив, вдруг выпрямился, застигнутый врасплох. Вслед за ним, один за другим, будто повинуясь молчаливому приказу, принялись вытягиваться по струнке и остальные солдаты: к ним в сопровождении нескольких штабных офицеров решительно шагал командующий – генерал Н[56].

– Отставить. Вольно, – устало бросил генерал, оглядывая позицию. – Сейчас не до того, чтобы честь отдавать. Из какого полка попали в отряд?

Ефрейтор Тагути, почувствовав, что взгляд генерала направлен прямо на него, смутился, как девица.

– Из N-ского пехотного полка!

– Ясно. Выше голову, боец. – Генерал сжал ладонь Тагути. Затем перевёл пристальный взгляд на Хорио, протянул правую руку ему и повторил: – И ты, боец, выше голову.

Услышав обращённые к нему слова, Хорио вытянулся во фрунт и застыл. Широкие плечи, большие руки, раскрасневшееся скуластое лицо – ни дать ни взять образцовый солдат империи; таким его увидел старый генерал – и остался доволен. Остановившись рядом с Хорио, командующий с жаром продолжал:

– Вот сейчас палит батарея. Ваша задача – взять её сегодня вечером. За вами пойдёт резервный отряд, он займёт все укрепления на этом рубеже. Так что готовьтесь: брать батарею надо одним броском! – Генерал говорил всё выразительнее, будто со сцены: – Поняли? По пути не останавливаться! Огонь без команды не открывать! Каждый должен стать снарядом, который летит прямо в цель. Будьте твёрды! Не подведите!

Генерал крепко сжал руку Хорио, будто демонстрируя, что такое твёрдость, и двинулся дальше.

– Ну и какая мне с этого радость? – Ефрейтор Хорио, глядя вслед удаляющемуся генералу, лукаво покосился на Тагути. – Со стариком за ручку подержался…

Тагути криво усмехнулся. Хорио отчего-то стало неловко – и одновременно ухмылка Тагути его разозлила. Сбоку окликнул Эги:

– А на рукопожатие, значит, [купился]?

– Э, нет, так не пойдёт. Ты меня на слове не лови. – Теперь криво усмехнулся сам Хорио.

– Вот это и злит: будто нас [купить] пытаются. А я свою жизнь не продаю.

Услышав слова Эги, встрепенулся и Тагути:

– Да-да! Мы жизни за родину отдаём.

– Уж не знаю, за что, а только отдаём. Если, скажем, [грабитель на тебя револьвер наставит] – ты ведь всё отдашь. – По лицу Эги пробежало смутное волнение, и он нахмурился. – Вот мне кажется, что и со мной так. Но грабитель только денег требует, [жизнь] ему не нужна. А мы как раз на смерть и идём. […] А если всё равно умирать, то лучше уж красиво, правда?

Хорио до сих пор не протрезвел до конца и теперь взглянул на боевого товарища, всегда такого мягкого, с насмешкой, как бы говоря: «Ты, значит, жизнь собрался отдавать?» Затем, подняв глаза, он сосредоточенно уставился в небо: Хорио твёрдо решил, что вечером не уступит другим и действительно станет летящим снарядом, достойным генеральского рукопожатия.

…

Тем же вечером, к началу девятого, ефрейтор Эги, обгоревший, изрешечённый осколками гранаты, уже лежал на склоне горы Суншушань. Кто-то из бойцов отряда «Белые повязки» перебрался через колючую проволоку и подбежал к нему, выкрикивая что-то невнятное. Увидев труп товарища, подбежавший поставил ногу ему на грудь и вдруг расхохотался во все горло. Раскаты смеха на фоне гремевшей со всех сторон пальбы отдались в воздухе зловещим эхом:

– Банзай! Банзай, Япония! Сдавайтесь, иностранные дьяволы! Смерть врагам! Ура N-скому полку! Ура! Банзай!

Он кричал, размахивая винтовкой и не обращая внимания на взрыв гранаты, вспоровший темноту прямо перед ним. В свете вспышки стало видно: это ефрейтор Хорио – раненный в голову во время штурма, он, похоже, повредился умом.

2. Шпионы