Поменялись и «проказы», которые устраивала Сонька. Знавшая немецкий и французский, женщина все чаще выдавала себя за богатую иностранную аристократку. Вместе с мужем она снимала номер в одной из дорогих одесских гостиниц. Здесь они присматривались к постояльцам, выделяя богатых одиночек. Моше мастерски добывал ключи от комнат и готовил дубликаты. Если ключ добыть не удавалось, он вскрывал двери одной из немалого набора отмычек.
Пока постояльцы предавались ночным развлечениям, на которые была так богата Одесса, Сонька в войлочных тапочках и свободном домашнем платье тихонько пробиралась в гостиничный номер и обчищала его. Конечно, постоянная опасность не могла не щекотать нервы — но в этом тоже была своя прелесть.
— Когда вор крадется по комнате, — как-то разоткровенничалась Соня, — сердце его так отчаянно стучит, что может разорваться в любой момент. Если в эту минуту скрипнет дверь, ты можешь умереть, потерять сознание… Но если ты выдержишь и выйдешь из этой адовой темноты, где сердце бьется громче, чем церковные колокола, то глоток воды покажется холодным шампанским… А любовь пронзает тело, как тысячи ледяных игл.
К опасности, как к наркотику, человек привыкает быстро. Но как наркоману постоянно хочется увеличивать дозу, так и постоянная опасность заставляет рисковать снова и снова.
Если Соне все-таки случалось разбудить никуда не ушедшего вечером постояльца, она делала вид, что не замечает его, и начинала раздеваться. Оставшись почти без одежды и, конечно, очаровав, она наконец «замечала» хозяина номера и имитировала невероятное смущение. Прекрасная незнакомка краснела, говорила «гутен морген» и, приятно и мило грассируя, объясняла, что, кажется, ошиблась номером.
Незнакомка «очень боялась ревнивого мужа» и просила, чтобы эта неудобная история осталась «только, сударь, между нами». Постоялец, конечно, соглашался. Да и кто бы не согласился, увидев у себя в номере весьма неодетую красавицу, к тому же аристократических европейских кровей? Постояльцу, конечно, приходилось успокаивать даму и проявлять заботу — настолько, насколько это позволяли такт и рамки приличия в одесских гостиницах высшего класса.
Чуть позже, осчастливленный неожиданным подарком судьбы, постоялец засыпал от пережитого и выпитого, зачастую и не без помощи Сони. Компенсировав неудобства, княгиня, камер-фрейлина, но чаще все-таки баронесса покидала номер — с ценностями, часами и вещами счастливого любовника. Соня старалась никогда не уходить из номера с пустыми руками.
— Кто из нас, — задумчиво говорила Соня, — не мечтает встретить у порога карету с белокурым принцем? Ну, или полураздетую, смущенную, слегка грассирующую субтильную высокородную княгиню? Я просто выполняла заветную мечту мужчин…
Но что же бумажник, часы, богатый сюртук?.. Да эти вещи-то были не такой уж большой ценой за абсолютное счастье, пришедшее в эту ночь прямо в номер к счастливчику. Ведь некоторые готовы были бы отдать жизнь за ночь с княгиней. Жизнь, а не какой-то там пусть и золотой, но просто брегет… Оно и верно — зачем счастливому деньги?
За ночь Соня могла безнаказанно обчистить несколько номеров и скрыться, как это было в гостинице «Лондонская». Но все же предпочитала вариант с неодетой аристократкой. Соня признавалась, что для столь деликатной аферы выбирала постояльцев посимпатичнее. Поэтому афера и называлась «Гутен морген» — «Прекрасное начало дня»…
Увы, таков был век: у красивой и умной девушки, по сути, было всего два пути — или в куртизанки, или в актрисы. Соне, если уж по большому счету, удалось совмещать эти два непростых амплуа.
Наконец коляска остановилась у дома. Здесь они с мужем жили уже не первый год. За исключением времени, когда отправлялись в доходное странствие по железной дороге или в не менее доходные «круизы» по гостиницам.
Небольшие комнатки окружали уютную гостиную. Отдельный коридорчик вел в кухню и роскошную ванную комнату — видевшая в своей жизни немало лишений Сонька не могла жить без горячей ванны по утрам.
Дама остановилась у зеркала и наконец сняла шляпку с густой вуалью. Следом на столик у зеркала отправились перчатки. Дама несколько раз сжала кулаки, потом чуть размяла пальцы и процедила сквозь зубы:
— Жара… перчатки. Правила хорошего тона, чтоб их… Хотя уж для тебя-то, матушка, вещь нужная…
— Матушка, Софья Леонидовна! — в прихожую почти вбежала горничная.
— Что, Устя? Что случилась? Моше дурно?
— Нет-с, с господином все хорошо. Он велел мне вас тут дожидаться… Городовые у нас… Да сам пристав пожаловал. Обыск учинить грозятся, по комнатам так и шныряют, так и рыщут…