Восемь бессмертных

— Ну, погоди, — сказал Люй, — я пойду к нему, рассчитаюсь за тебя!

Кхун Шэн потянул его за рукав:

— Будь осторожен, ибо старик очень силен в споре. Он спросил, живы ли мои родители; я сказал, что здоровы, и попал в ловушку.

— Ладно, ладно, не беспокойся, — и Люй ушел.

Разыскал он жилище дядюшки Ши Дуя и представился:

— Я — Люй Дун-бинь, всегда ношу с собой коробочку со снадобьями, чтобы спасать-лечить простых людей. И я отродясь не слыхивал, чтобы в Поднебесной обижали ученых, образованных людей. Ты — простой крестьянин с гор, как смеешь без должного уважения и почтения относиться к ученому?

Дядюшка Ши Дуй возразил:

— Вы, господин небожитель, обладаете высокой моралью, и я, старый крестьянин, должен прислушиваться к вашему порицанию, к вашему замечанию. Но как же вы могли оставить далеко престарелых родителей ради того, чтобы лечить простых людей? Непочтительно, непочтительно!

Услышав это, Люй подумал: "Не поймаешь, не проведешь; Кхун Шэн успел предупредить меня!" А вслух сказал:

— Моих родителей давно нет в мире людей!

На что дядюшка Ши Дуй рассмеялся:

— Говоришь, что лечишь людей. Но если ты даже своих родителей не смог спасти, вылечить, то какое право имеешь ходить тут, среди людей, с ящиком лекарств за спиной?

Будто палкой ударили Люя по голове, он даже рот раскрыл. Постоял потерянно некоторое время, а потом заспешил восвояси. Говорят, с тех пор он больше не занимался врачеванием.

Идет Люй по дороге и чувствует, что неудобно ему теперь встречаться с Кхун Шэном, — ну, что он ему сможет сказать? И вдруг его кто-то окликает. Оказывается, это сама Гуань-инь с Южного моря. Идет по дороге, а в руке — корзиночка для рыбы.

Люй рассказал ей и о своем поражении, и о неудачном визите Кхун Шэна к Ши Дую. Причем, рассказывая, он "добавлял то масла, то уксуса", т. е. преувеличивал; себя при этом изображал в хорошем свете, противника же — в дурном. Так что сердобольная Гуань-инь тоже возмутилась и решила отстоять честь этих "обиженных" людей.

Когда она подошла к домику старца, он как раз запирал дверь, собираясь уходить, но, увидев гостью, вновь открыл, очень радушно пригласил ее войти. Но Гуань-инь не согласилась, а сразу принялась отчитывать рыбака:

— Ты почему столь мало учтив с уважаемым ученым и Люй Дун-бинем, небожителем?!

Когда дядюшка Ши Дуй услышал, что речь идет все о том же, о претензиях потомка Конфуция Кхун Шэна, поспешно ответил:

— Да ничего подобного не было, Кхун Шэн сам виноват. Ты же — не от мира сего, богиня; к чему тебе вмешиваться в наши дела, это такие пустяки…

— Да, я богиня, но — богиня Милосердия. Кто же, как не я, должен помогать в бедах и трудностях? Разве я могу не вмешаться, если с ними поступили несправедливо?

Ши Дуй подумал: "Ха, и эта обвиняет меня! Не заставить ли, для начала, и ее "спешиться с лошади"?"

— О, вы помогаете людям в беде и трудностях? Тогда у меня есть вопрос. Помните, как однажды ученый по имени Цхай строил Ло-янский мост, и вы решили помочь ему деньгами. Но как вы добыли эти деньги? Вы приняли облик девушки и, непристойно кокетничая, оставили в дураках не одного мужчину, которые хотели на вас жениться. Добыв таким обманным путем денег, вы бесследно исчезли. Это и есть ваше благородство по отношению к простым людям?

Опозоренная Гуань-инь, покраснев, поспешно отбыла в направлении Южного моря. Она так спешила, что потеряла в горах свою корзинку с рыбой. Карпы, оказавшись без догляда, покинули корзину, разбрелись, кто куда, и принялись строить каверзы, вредя людям на земле. Они так безобразничали, что весть о том дошла до Неба.

Яшмовый император велел привести к нему Гуань-инь. Та же, боясь наказания, воспользовалась аудиенцией, чтобы переложить вину на дядюшку Ши Дуя. Свалив в рассказе все в кучу, так что трудно было что-то понять, Гуань-инь отвлекла внимание от своей персоны.

А Яшмовый император и не пытался что-либо понять; не разбирая, где "зрелые плоды, а где — зеленые", он приказал:

— За то, что Ши Дуй без почтения относится к своим отцу с матерью, за то, что он обманул небожителя Люй Дун-биня, умышленно чинил препятствия богине милосердия Гуань-инь, и раз уж у него такой острый язык, пусть послужит, поработает, и с помощью хорошо подвешенного языка отвечает, стоя на перекрестке, всей нечисти!

Раз император приказал, кто осмелиться перечить? Ши Дуй попытался, было, просить о милости, мол, у него нет никакого титула, которыми обладают все небожители; как он, в таком случае, может противостоять нечистой силе?

И император сжалился и дал ему титул "небоящийся". А затем добавил еще два иероглифа "Тхай-шань" (название горы). И получилось "Ши-небоящийся, с горы Тхай-шань". А поскольку фамильный иероглиф "Ши" переводится "камень", то получается игра слов: "Камень с горы Тай-шань ничего не боится".